В обзоре на основании результатов современных эпидемиологических и клинико-экспериментальных исследований рассматривается важная патофизиологическая роль витамина D и нарушений его обмена (дефицита/недостаточности) в патогенезе метаболического синдрома (МС) у мужчин, который, согласно имеющимся данным литературы, достоверно ассоциируется с аденомой предстательной железы (АПЖ). Представлены общие сведения об эндокринологии витамина D и его роли в поддержании различных аспектов здоровья мужчин. Проведен анализ известных к настоящему времени потенциальных патофизиологических механизмов с участием витамина D, взаимодействующих в рамках патогенеза МС и АПЖ. В настоящее время существует много доказательств того, что МС и АПЖ имеют общие универсальные взаимодействующие механизмы патогенеза (ожирение, инсулинорезистентность, дислипидемия, системное хроническое субклиническое воспаление, эндотелиальная дисфункция), которые реализуются при непосредственном участии витамина D. Высказана точка зрения, согласно которой на фоне глобального дефицита витамина D в современной популяции, сопровождающегося ускоренным ростом частоты как МС, так и АПЖ и их существенным омоложением, рациональное управление обменом витамина D у мужчин может рассматриваться как перспективная и эффективная патогенетическая опция профилактики как МС, так и АПЖ.
Традиционно сложившийся взгляд на роль витамина D в организме заключается в его способности регулировать фосфорно-кальциевый обмен, что делает его основным витамином защиты от рахита, актуального в педиатрии, и остеопении/остеопороза, актуальных в ревматологии, эндокринологии и гинекологии. Однако подобный взгляд давно признан устаревшим, так как витамин D в отличие от всех других витаминов не является витамином в классическом понимании этого термина, поскольку не является кофактором ни одного фермента, синтезируется de novo в организме в биологически неактивном состоянии из общего предшественника для всех стероидных гормонов (7-гидроксихолестерола), активируется в организме за счет двухступенчатого метаболизма и только после превращения в активную форму реализует свои физиологические эффекты через специализированные ядерные рецепторы к витамину D, представленные практически во всех клетках и тканях организма, что позволяет говорить о витамине D как об активном стероидном гормоне [1, 2]. Витамин D способен генерировать и модулировать биологические реакции более чем в 40 клетках-мишенях за счет регуляции своими рецепторами транскрипции генов (медленный геномный механизм) и быстрых молекулярно-клеточных реакций (быстрый негеномный механизм) [1]. Современная роль витамина D в гормонально-метаболическом гомеостазе организма человека многими исследователями рассматривается как фундаментальная, поскольку витамин D регулирует около 3% генома человека, включая гены инсулинового рецептора и стероидогенеза (синтеза всех половых стероидных гормонов) [3, 4]. В связи с этим достаточный уровень гормона D необходим человеку на протяжении всей жизни: от периода новорожденности до самой глубокой старости, поскольку кроме так называемых классических эффектов (регуляция фосфорно-кальциевого обмена и костного метаболизма) витамин D выполняет в организме ряд важных так называемых неклассических эффектов, к которым относят, в частности, регуляцию жирового обмена (жиросжигающий эффект), синтез половых стероидных гормонов, торможение клеточной пролиферации и ангиогенеза (антипролиферативный и противоопухолевый эффекты), контроль секреции инсулина (гипогликемический эффект), активацию синтеза в клетках природных белков-антибиотиков системы врожденного иммунитета (кателицидинов; антибактериальный и противовоспалительный эффекты), ингибирование продукции ренина (гипотензивный эффект), активацию синтеза мышечного белка (миопротекторный и антисаркопенический эффекты), участие в серотонинопосредованных реакциях регуляции функций организма (противовоспалительный и антидепрессивный эффекты) и ряд других физиологических эффектов, подробно описанных в доступной литературе [5–11].
Дефицит витамина D: эпидемиология и гормонально-метаболические последствия. Дефицит/недостаточность витамина D сегодня является новой неинфекционной пандемией XXI в. среди взрослых и детей, что обусловлено прежде всего резким снижением длительности пребывания на солнце современных людей, особенностями географии районов проживания, обусловливающими выраженность и характер инсоляции, и явном дефиците потребления достаточного количества продуктов животного происхождения, содержащих витамин D. Особенно подвержены развитию дефицита/недостаточности витамина D люди, проживающие в странах, расположенных севернее 35-й параллели, которые объединены общим термином «зона витаминной зимы» [9]. Поскольку территория всей России является зоной повышенного риска развития дефицита/недостаточности витамина D, полностью находясь в географической зоне витаминной зимы, эта проблема для российской медицины актуальна и должна стать уже сегодня краеугольным камнем в концепции оздоровления нации [12– 14].
Частота дефицита витамина D среди взрослых жителей Земли, по разным оценкам, составляет не менее 50–80% [9]. Парадоксально, что сегодня даже в странах с очень хорошей инсоляцией наблюдается высокая частота дефицита/недостаточности витамина D. Так, по данным Бразильского исследования (2018), у 28,2% жителей Бразилии имеется дефицит, еще у 45,3% – недостаточность витамина D, у жителей очень солнечной Саудовской Аравии частота дефицита витамина D оказывается еще выше (по разным оценкам, 63,5–83,6%) [15–17].
С возрастом количество людей в мире с дефицитом витамина D увеличивается до 80–90% даже в странах и регионах вне зоны витаминной зимы с достаточным уровнем инсоляции. Таким образом, с увеличением возраста современного человека частота и степень выраженности дефицита/недостаточности витамина D неуклонно увеличиваются, что сопровождается формированием разнообразных возрастассоциированных заболеваний. Последние научные данные свидетельствуют о том, что низкий уровень витамина D достоверно связан с высоким риском общей смертности, а также риском сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний, саркопении (дефицита мышечной массы), ожирения, метаболического синдрома (МС), остеопороза, а также инсулинорезистентности (ИР), гиперинсулинемии и сахарного диабета (СД) обоих типов у взрослых людей [18–32].
Низкий уровень витамина D имеет прямое отношение к повышенной смертности мужчин [33–35]. Одновременный дефицит витамина D и тестостерона – достоверный фактор повышенного риска фатальных событий у мужчин, подвергнутых коронарографии [36]. В настоящее время установлено, что дефицит витамина D независимо повышает риск смертности от онкологических заболеваний на 14%, а риск смертности от всех причин на 35% [37, 38].
Витамин D и андрогены у мужчин. В многочисленных исследованиях выявлены сезонные колебания уровня витамина (гормона) D в крови с высоким его уровнем летом и осенью и низким – зимой и весной, которые совпадают с аналогичными годичными циклами колебаний уровня тестостерона у мужчин, что отражает тесное взаимодействие андрогенов и витамина D в регуляции функций мужского организма, поскольку витамин D усиливает экспрессию андрогеновых рецепторов и улучшает синтез эндогенного тестостерона в яичках, а андрогены в свою очередь регулируют экспрессию рецепторов к витамину D [39–41]. Эти данные позволяют предположить, что дефицит андрогенов может гипотетически усиливать неблагоприятные для здоровья последствия дефицита витамина D [42].
Крупномасштабное многоцентровое европейское исследование EMAS (2012) выявило независимые корреляции между уровнем витамина D и андрогенов у мужчин, согласно которым уровень витамина D положительно коррелировал с уровнем общего и свободного тестостерона крови и отрицательно – с уровнем эстрадиола и лютеинизирующего гормона при поправках на возраст [43].
Дополнительно дефицит витамина D достоверно ассоциировался с компенсированным и вторичным гипогонадизмом, что подтверждает результаты исследований, показывающих, что ликвидация дефицита/недостаточности витамина D у мужчин потенциально способна улучшать показатели андрогенного статуса при наличии гипогонадизма без назначения андрогензаместительной терапии по мере повышения плазменного уровня витамина D [44–46].
Кроме того, в ходе исследования EMAS (2012) были также подтверждены сезонные колебания уровня витамина D в крови мужчин по аналогии с тестостероном, что является еще одним доказательством наличия положительной двусторонней связи между этими гормонами [43].
Таким образом, между андрогенным и D-статусом у мужчин существуют тесные патогенетические связи и взаимодействия.
Витамин D и компоненты МС. Что касается МС, то в связи с широким спектром «неклассических» физиологических эффектов витамина D фундаментального характера связь нарушений его обмена со всеми компонентами МС представляется также очевидной и она, в частности, объясняет мировые тренды увеличения распространенности его в современной популяции как среди взрослых, так и среди детей, а именно: с увеличением частоты дефицита/недостаточности витамина D наблюдается увеличение частоты МС, в том числе в связи с увеличением возраста, что доказано многими исследованиями [47–51].
Для объяснения тесной связи дефицита/недостаточности витамина D и ожирения у мужчин существует точка зрения, согласно которой у них возникает индивидуальный андрогенный дефицит (снижение экспрессии генов стероидогенеза, регулируемых витамином D), что приводит к нарушению соотношения жирозапасающих (пролактин, инсулин, кортизол) и жиросжигающих (гормон роста, половые гормоны, тиреоидные гормоны, мелатонин, витамин D) факторов с преобладанием первых, а развивающееся ожирение способствует дальнейшему уменьшению уровня циркулирующего в крови тестостерона и витамина D за счет повышенного захвата последнего клетками жировой ткани (адипоциты жировой ткани могут депонировать до 50% всего эндогенного витамина D, который в данном случае является биологически не доступным для клеток и тканей) [52].
С другой стороны, пациенты с ожирением часто избегают бывать на солнце, которое необходимо для синтеза витамина D в кератиноцитах кожи, так как страдают соматическими заболеваниями (прежде всего сердечно-сосудистыми), не позволяющими им долго находиться под прямыми лучами солнца [53]. Кроме того, дефицит витамина D независимо приводит к развитию дислипидемии (низкий уровень ЛПВП), поэтому низкий уровень витамина D в крови рассматривается многими экспертами как независимый предиктор ожирения [54, 55].
Негативные эффекты ожирения могут объяснять наличие взаимосвязи низкого уровня витамина D в крови, с одной стороны, и ИР/гиперинсулинемии и СД 2 типа, которым мужчины с дефицитом/недостаточностью витамина D страдают достоверно чаще, чем мужчины в общей популяции, с другой, хотя точные механизмы остаются не до конца понятными [29, 56–59].
Однако доподлинно известно, что витамин D участвует в механизмах промоции и транскрипции гена инсулина человека и регулирует внеклеточный и внутриклеточный обмен кальция, необходимого для инсулиноопосредованных внутриклеточных процессов в инсулинзависимых тканях (скелетные мышцы, жировая ткань, печень) [60–62].
Изменения внутриклеточного уровня кальция могут иметь неблагоприятные последствия для секреции инсулина, процесс синтеза которого опосредован кальцием [63]. Кроме того, при дефиците витамина D снижаются его противовоспалительные и иммуномодулирующие эффекты, и это приводит к развитию хронического субклинического воспаления, способного индуцировать разнообразные метаболические феномены, включая развитие ожирения и далее ИР/гиперинсулинемии [64, 65]. В связи с этим ликвидация дефицита/недостаточности витамина D благоприятно влияет на эффекты эндогенного инсулина, стимулируя экспрессию инсулиновых рецепторов и тем самым улучшая инсулинопосредованный внутриклеточный транспорт глюкозы [62].
В последнее время появились публикации, посвященные изучению эндотелийпротективных эффектов витамина D, что крайне важно с позиций патогенетической роли эндотелиальной дисфункции в реализации негативных клеточных и тканевых эффектов МС. Так, показано, что дефицит витамина D вызывает гипертрофическое сосудистое ремоделирование в результате пролиферации гладкомышечных клеток сосудов и увеличения уровня вазоконстрикторных простаноидов. Кроме того, в этих условиях существенно уменьшаются экспрессия eNOS и синтез оксида азота (NO), что заканчивается дисфункцией эндотелия, которая достоверно (примерно в 7 раз) повышает риски сосудистых неблагоприятных событий [66–68].
По данным A. M. Alyami et al. [69], после поправки по возрасту, полу и индексу массы тела (ИМТ) больных между уровнем витамина D, с одной стороны, и уровнями триглицеридов (ТГ), липопротеинов высокой плотности (ЛПВП) и маркеров эндотелиальной дисфункции (фактором эндотелиальной активации [фактором роста гепатоцитов [HGF] и молекулами адгезии сосудистых клеток [sVCAM]), с другой, были выявлены достоверные корреляции.
В связи с этим ряд авторов рассматривают компенсацию дефицита/недостаточности витамина D как перспективную фармакотерапевтическую опцию в отношении лечения эндотелиальной дисфункции, однако эту точку зрения разделяют не все эксперты [70–72].
Таким образом, дефицит/недостаточность витамина D находится в тесных патофизиологических связях со всеми традиционными компонентами МС (ожирение, ИР, дислипидемия, системное хроническое воспаление, эндотелиальная дисфункция), многие механизмы которого продолжают активно изучаться в настоящее время.
Витамин D и предстательная железа. В клетках мужского урогенитального тракта, включая предстательную железу, также имеются рецепторы к витамину D, что позволяет высказать предположение о его важной роли в обеспечении нормального анатомо-функционального состояния мужской мочеполовой системы [73, 74].
Вместе с тем современные эпидемиологические исследования свидетельствуют о сравнительно высокой частоте дефицита/недостаточности витамина D у больных урологического профиля. Так, M. S. Pitman et al., изучив D-статус у 3763 мужчин из урологических баз медицинских данных пришли к выводу, что до 68% урологических пациентов имеют неадекватный уровень витамина D, 52% из них имеют дефицит или недостаточность витамина D. Согласно полученным данным, наиболее часто D-дефицит выявлялся у пациентов моложе 50 лет (44,5%), чернокожих (53,2%) или мужчин испанской расы (41,6%), в мультивариационном анализе раса, возраст, время года или диагноз рака были независимым предиктором нарушений D-статуса [75].
Доступные к настоящему времени результаты исследований патофизиологической роли витамина D при заболеваниях предстательной железы довольно неоднородны, а порой противоречивы. Так, показана важная роль дефицита витамина D в инициации, прогрессировании и прогнозировании рака предстательной железы. H. E. Meyer et al. в контролируемом исследовании выявили положительные корреляции между плазменным уровнем витамина D >30 нмоль/л и более низким риском рака простаты [24].
При оценке плазменных уровней витамина D у мужчин с аденомой предстательной железы (АПЖ) и раком простаты польские исследователи выявили, что у больных раком имеет место более тяжелый дефицит витамина D по сравнению с мужчинами с АПЖ [76].
При обследовании 667 мужчин в возрасте от 40 до 79 лет, впервые подвергшихся диагностической биопсии предстательной железы, установлено, что плазменный уровень витамин D <12 нг/мл (дефицит) у американцев европейского происхождения достоверно ассоциировался с более злокачественным раком предстательной железы по шкале Глиссона (4+4) и более запущенной стадией заболевания (≥cT2b против ≤cT2a). У афроамериканцев выявлено достоверное повышение позитивной частоты биопсийного рака простаты при уровне витамина D в плазме крови <20 нг/мл [77].
По данным, дефицит витамина D ассоциируется с увеличением риска развития более агрессивного рака предстательной железы пациентов с повышенным уровнем простатспецифического антигена (ПСА) крови или подозрением на рак по результатам пальцевого ректального исследования предстательной железы. В связи с этим предварительное определение уровня витамина D в крови перед пункционной биопсией предстательной железы у этих категорий пациентов может иметь важное значение с точки зрения прогнозирования положительных или отрицательных результатов биопсии [78].
Витамин D и АПЖ. В настоящее время доступен довольно обширный научный материал, отражающий роль нарушений обмена витамина D в патогенезе АПЖ [79–81]. Ряд авторов указывают на факт относительно более высокого уровня витамина D в крови у больных АПЖ по сравнению с больными раком простаты, хотя в обеих популяциях его уровень был достоверно ниже, чем у здоровых добровольцев [76, 82].
В мультивариационном анализе гиповитаминоз D оказался независимым предиктором тяжести симптомов нижних мочевыводящих путей (СНМП) по шкале IPSS и большего объема предстательной железы, а между сывороточным уровнем витамина D, СНМП/АПЖ и СД 2 типа у мужчин были выявлены достоверные корреляционные связи, что позволяет рассматривать низкий уровень витамина D в крови мужчин в качестве потенциального маркера АПЖ [83–86].
Рецепторы к витамину D широко представлены в клетках нижних мочевых путей и предстательной железы, причем из изучаемых в настоящее время пяти генов, которые могли бы обладать потенциальным протективным эффектом в отношении снижения риска развития СНМП (ACE, ELAC2, GSTM1, TERT, VDR), только ген рецептора к витамину D (VDR) продемонстрировал такие свойства в различных популяциях мужчин [87]. Полиморфизм гена рецептора витамина D достоверно коррелирует с частотой АПЖ, осложненной гистологическим простатитом [74, 88–91].
Хроническое воспаление предстательной железы (хронический простатит) в настоящее время рассматривается как потенциальный патогенетический механизм простатической пролиферации [92].
Из экспериментальных исследований известно, что блокада рецепторов к витамину D в ткани предстательной железы приводит к развитию аутоиммунного хронического воспаления (простатит), который может предшествовать АПЖ или (чаще всего) сочетается с ней [93–96].
Таким образом, дефицит витамина D может быть одним из патофизиологических механизмов, опосредующих участие хронического воспаления в патогенезе АПЖ. Роль нарушений обмена витамина D в патогенезе хронического инфекционного простатита может оказаться довольно существенной, поскольку у витамина D и его метаболитов выявлены выраженные антибактериальные свойства, связанные с доказанным участием витамина D в активации в иммунокомпетентных клетках синтеза белков кателицидинов, реализующих реакции врожденного иммунитета [80, 97, 98].
В других исследованиях показано, что уровень витамина D, общего альбумина, скорректированного по сывороточному кальцию, глобулина, связывающего половые гормоны (ГСПС), и ЛПВП находятся в достоверной обратной связи с объемом предстательной железы, поэтому витамин D может участвовать в простатической пролиферации опосредованно через дислипидемию [23].
У витамина D выявлены выраженные противовоспалительные свойства: он ингибирует ROK-киназу, циклоксигеназу-2 (ЦОГ-2), простагландины Е2, фактор некроза опухоли α (ФНОα) и интерлейкин (ИЛ) 8, участвующие в механизмах неинфекционного асептического воспаления в стромальных клетках простаты [99]. Кроме того, витамин D стабилизирует простатический уровень 5α-ДГТ за счет активации тестикулярного стероидгенеза и увеличения уровня эндогенного тестостерона, что свидетельствует о наличии у витамина D свойств природного непрямого ингибитора 5α-редуктазы и выраженных антипролиферативных свойств [80]. Антипролиферативное влияние витамина D на ткань предстательной железы может быть дополнительно опосредовано его способностью ингибировать избыточный инсулиновый клеточный сигнал (уровень инсулина и ИФР-1), ответственный за включение механизмов пролиферации клеток предстательной железы. В итоге нормализация уровня витамина D при его дефиците способна привести к достоверному уменьшению объема предстательной железы [100]. Еще одной точкой приложения позитивных эффектов витамина D при АПЖ может быть ткань уретры, в которой, согласно результатам иммуногистохимических исследований, экспрессия рецепторов к витамину D выражена гораздо больше, чем в мочевом пузыре или предстательной железе [101]. В этом случае эффекты витамина D могут опосредоваться за счет его способности ингибировать синтез ИЛ-8, ЦОГ-2, интерферона-γ и ФНОα, что ведет к уменьшению интенсивности хронического воспаления в уретре, простате и слизистой мочевого пузыря и снижению активности системы RHO-киназ (ROCK) – ключевой ферментной системы, активация которой приводит к локальному мышечному спазму не за счет изменения уровня кальция в миоцитах, а за счет повышения их чувствительности к кальцию (кальцийнезависимая мышечная контрактильность) [102–104].
Назначение аналога витамина D (элокальцитола) в этих случаях способно ликвидировать указанные нарушения [105]. Дополнительно дефицит витамина D может приводить к снижению количества и качества мышечной массы органов малого таза и тазового дна, поскольку он вместе с андрогенами и гормоном роста обладает выраженными анаболическими эффектами на мышечную ткань, активируя синтез мышечных белков в миоцитах независимо от их локализации (скелетные мышцы, гладкие мышцы, кардиомиоциты) [106–109].
У больных АПЖ и дефицитом витамина D концентрация альдостерона в ткани предстательной железы и уровень сывороточного ПСА статистически достоверно выше, чем у здоровых добровольцев, что может отражать роль дефицита витамина D в активации ренин-ангиотензин-альдостероновой системы, принимающей участие в процессах простатической гиперплазии [110].
Таким образом, дефицит витамина D оказывает достоверное негативное влияние на гормонально-метаболический баланс предстательной железы, ключевыми патофизиологическими механизмами которого, согласно обобщенным данным доступной литературы, можно рассматривать следующие:
- индукция и прогрессирование ожирения с усилением всех его негативных клеточных метаболических эффектов, включая пролиферативные;
- индукция и прогрессирование ИР с усилением всех ее негативных клеточных метаболических эффектов, включая пролиферативные;
- индукция и прогрессирование дефицита тестостерона у мужчин;
- эндотелиальная дисфункция (дефицит эндотелийпротективных эффектов витамина D);
- хроническое субклиническое воспаление, опосредованное избыточными цитокиновыми реакциями провоспалительного характера на фоне недостаточности реакций противовоспалительной защиты, запускающее окислительный стресс (дефицит противовоспалительных эффектов витамина D);
- снижение синтеза мышечных белков в мышцах мочевого пузыря, простаты, уретры, тазового дна (дефицит антисаркопенических эффектов витамина D);
- нарушения локального простатического иммунитета (дефицит иммуномодулирующих эффектов витамина D);
- снижение природной бактерицидной функции предстательной железы (витамин D – естественный антибиотик);
- активация простатической 5α-редуктазы, ИФР-1 и простатической гиперплазии;
- активация ренин-ангиотензин-альдостероновой системы предстательной железы.
Заключение. Результаты современных доказательных исследований взаимосвязи между МС и АПЖ достоверно свидетельствуют о том, что оба заболевания имеют очень схожие патогенетические механизмы, что объясняет их современные эпидемиологические тренды: увеличение распространенности с возрастом в популяции и наблюдающийся феномен их омоложения. Сегодня в литературе высказывается еще более смелая точка зрения, согласно которой гормонально-метаболические механизмы компонентов МС и АПЖ настолько тесно взаимосвязаны, что оба заболевания имеют общую патогенетическую сущность, что позволяет рассматривать АПЖ как потенциально новый «неклассический» компонент МС у мужчин. Драматическое увеличение распространенности МС и АПЖ в популяции мужчин в настоящее время происходит на фоне еще одной мировой метаболической пандемии – дефицита/недостаточности витамина D у детей и взрослых, частота и степень выраженности которого, как и в случае с МС и АПЖ, также увеличивается с возрастом. Современные исследования в области эндокринологии витамина D позволяют однозначно говорить о нем как о фундаментальном стероидном гормоне, обладающем спектром позитивных классических и неклассических гормонально-метаболических эффектов. В настоящее время получены убедительные данные: патофизиологическая взаимосвязь МС и АПЖ может осуществляться в том числе и через витамин D-опосредованные реакции гормонально-метаболической направленности. В связи с этим с учетом высокой распространенности нарушений обмена витамина D, МС и АПЖ в современной мужской популяции максимально ранняя диагностика и коррекция дефицита/недостаточности витамина D может рассматриваться как эффективная патогенетическая первичная и вторичная профилактика как МС, так и АПЖ.
1. Castro L.C. The vitamin D endocrine system. Arq. Bras. Endocrinol. Metabol. 2011;55(8):566–575.
2. Holick M.F. Vitamin D: the underappreciated D-lightful hormone that is important for skeletal and cellular health. Curr. Opin. Endocrinol. Diabetes 2002;9:87–98.
3. Bennett A.L., Lavie C.J. Vitamin D Metabolism and the Implications for Atherosclerosis. Adv. Exp. Med. Biol. 2017;996:185–192.
4. Pilz S., Trummer C., Pandis M., Schwetz V., Aberer F., Grübler M., Verheyen N., Tomaschitz A., März W. Vitamin D: Current Guidelines and Future Outlook. Anticancer Res. 2018;38(2):1145–115.
5. Bokeriya L.A., Berishvili I.I., Sigayev I.YU. Minimal’no invazivnaya revaskulyarizatsiya miokarda M., 2001.5. Kalinchenko S.YU., Tyuzikov I.A., Gusakova D.A., Vorslov L.O., Tishova YU.A., Grekov Ye.A., Fomin A.M. Vitamin D as a new steroid hormone and its importance for men’s health. Effective pharmacotherapy. Urologiya i nefrologiya. 2015;27:38–34. Russian (Калинченко С.Ю., Тюзиков И.А., Гусакова Д.А., Ворслов Л.О., Тишова Ю.А., Греков Е.А., Фомин А.М. Витамин D как новый стероидный гормон и его значение для мужского здоровья. Эффективная фармакотерапия. Урология и нефрология. 2015;27:38–34).
6. Blomberg J.M., Dissing S. Non-genomic effects of vitamin D in human spermatozoa. Steroids. 2012;77(10):903–909.
7. Bouillon R., Carmeliet G., Verlinden L., van Etten E., Verstuyf A., Luderer H.F., Lieben L., Mathieu C., Demay M. Vitamin D and human health: lessons from vitamin D receptor null mice. Endocrine Reviews. 2008;29:726–729.
8. Dix C.F., Barcley J.L., Wright O.R.L. The role of vitamin D in adipogenesis. Nutr Rev. 2018;76(1):47–59.
9. Holick M.F. Vitamin D deficiency. New. Eng. J. Med. 2007;357:266–281.
10. Kinuta K., Tanaka H., Moriwake T., Aya K., Kato S., Seino Y. Vitamin D in obesity. Curr. Opin. estrogen biosynthesis of both female and male gonads. Endocrinol. 2000;141:1317–1324.
11. Walsh J.S., Bowles S., Evans A.L. Vitamin D in obesity. Curr. Opin. Endocrinol. Diabetes Obes. 2017;24(6):389–394.
12. Vorslov L.O., Tyuzikov I.A., Kalinchenko S.YU., Gusakova D.A., Tishova YU.A., Puchkova T.V. The quartet of health is a new concept of modern preventive and aesthetic medicine: vitamin D, the possibilities of external and internal application.Kosmetika i meditsina. 2015;4:56–64. Russian (Ворслов Л.О., Тюзиков И.А., Калинченко С.Ю., Гусакова Д.А., Тишова Ю.А., Пучкова Т.В. Квартет здоровья – новая концепция современной профилактической и эстетической медицины: витамин D, возможности наружного и внутреннего применения. Косметика и медицина. 2015;4:56–64).
13. Tyuzikov I.A., Kalinchenko S.Yu., Vorslov L.O., Tishova Yu.A. Vitamin D, men’s health and male reproduction. Andrologiya i genital’naya khirurgiya. 2013;4:36–44. Russian. (Тюзиков И.А., Калинченко С.Ю., Ворслов Л.О., Тишова Ю.А. Витамин D, мужское здоровье и мужская репродукция. Андрология и генитальная хирургия. 2013;4:36–44).
14. Tyuzikov I.A. Hormone D-status in men with andrologic pathology (pilot study). Materialy Mezhdunarodnogo Kongressa «Muzhskoye zdorov’ye». Minsk, 2014. S.90–92. Russian (Тюзиков И.А. Гормон D-статус у мужчин с андрологической патологией (пилотное исследование). Материалы Международного Конгресса «Мужское здоровье». Минск, 2014. С. 90–92).
15. Al-Alyani H., Al-Turki H.A., Al-Essa O.N., Alani F.M., Sadat-Ali M. Vitamin D deficiency in Saudi Arabians: A reality or simply hype: A meta-analysis (2008–2015). J. Family Community Med. 2018;25(1):1–4.
16. Nabi G., Hobani Y., Sarwat M. High prevalence of vitamin D deficiency and cancer in Saudi Arabian populations: Can we hypothesize a link? Med. Hypotheses. 2015;85(2):117–119.
17. Pereira-Santos M., Santos J.Y.G.D., Carvalho G.Q., Santos D.B.D., Oliveira A.M. Epidemiology of vitamin D insufficiency and deficiency in a population in a sunny country: geospatial meta-analysis in Brazil. Crit. Rev. Food Sci. Nutr. 2018. Doi: 10.1080/10408398.2018.1437711.
18. Pleshcheva A.V., Pigarova Ye.A., Dzeranova L.K. Vitamin D and metabolism: facts, myths and prejudices. Ozhireniye i metabolizm. 2012;2:33–42. Russian (Плещева А.В., Пигарова Е.А., Дзеранова Л.К. Витамин D и метаболизм: факты, мифы и предубеждения. Ожирение и метаболизм. 2012;2:33–42).
19. Becker S., Dossus L., Kaaks R. Division of Cancer Epidemiology, German Cancer Research Center (DKFZ), Heidelberg, Germany. Obesity related hyperinsulinaemia and hyperglycaemia and cancer development. Arq. Bras. Endocrinol. Metabol. 2009;53(2):213–226.
20. Ford J.A., MacLennan G.S., Avenell A., Bolland M., Grey A., Witham M. RECORD Trial Group. Cardiovascular disease and vitamin D supplementation: trial analysis, systematic review, and meta-analysis. Am. J. Clin. Nutr. 2014;100(3):746–755.
21. Frasca F., Pandini G., Sciacca L., Pezzino V., Squatrito S., Belfiore A., Vigneri R. The role of insulin receptors and IGF-I receptors in cancer and other diseases. Am. J. Clin Nutr. 2007;86(3):843–857.
22. Gandini S., Boniol M., Haukka J., Byrnes G., Cox B., Sneyd M.J., Mullie P., Autier P. Meta-analysis of observational studies of serum 25-hydroxyvitamin D levels and colorectal, breast and prostate cancer and colorectal adenoma. Int. J. Cancer. 2011;128(6):1414–24. Doi: 10.1002/ijc.25439.
23. Haghsheno M.A., Mellström D., Behre C.J., Damber J.E., Johansson H., Karlsson M., Lorentzon M., Peeker R., Barret-Connor E., Waern E., Sundh V., Ohlsson C., Hammarsten J. Low 25-OH vitamin D is associated with benign prostatic hyperplasia. J. Urol. 2013;190(2):608–614.
24. Meyer H.E., Robsahm T.E., Bjørge T., Brustad M., Blomhoff R. Vitamin D, season, and risk of prostate cancer: a nested case-control study within Norwegian health studies. Am J Clin Nutr. 2013;97(1):147–154. Doi: 10.3945/ajcn.112.039222
25. Okazaki R. Vitamin D and cancer. Clin. Calcium. 2014;24(8):1193–1199.
26. Pereira-Santos M., Costa P.R., Assis A.M., Santos C.A., Santos D.B. Obesity and vitamin D deficiency: a systematic review and meta-analysis. Obes Rev. 2015;16(4):341–349.
27. Santos R.K.F., Brandão-Lima P.N., Tete R.M.D.D., Freire A.R.S, Pires L.V. Vitamin D ratio and glycaemic control in individuals with type 2 diabetes mellitus: A systematic review. Diabetes Metab. Res. Rev. 2017. Doi: 10.1002/dmrr.2969.
28. Tomlinson P.B., Joseph C., Angioi M. Effects of vitamin D supplementation on upper and lower body muscle strength levels in healthy individuals. A systematic review with meta-analysis. J. Sci. Med. Sport. 2014, Aug 11. pii: S1440-2440(14)00163-7. Doi: 10.1016/j.jsams.2014.07.02.
29. Wehr E., Pilz S., Schweighofer N. Giuliani A., Kopera D., Pieber T.R., Obermayer-Pietsch B. Association of hypovitaminosis D with metabolic disturbances in polycystic ovary syndrome. Eur. J. Endocrinol. 2009;161:575–582. Doi: 10.1530/EJE-09-0432.
30. Xu Y., He B., Pan Y., Deng Q., Sun H., Li R., Gao T., Song G., Wang S. Systematic review and meta-analysis on vitamin D receptor polymorphisms and cancer risk. Tumour. Biol. 2014;35(5):4153–4169.
31. Xu Y., Shao X., Yao Y. Xu L, Chang L., Jiang Z., Lin Z. Positive association between circulating 25-hydroxyvitamin D levels and prostate cancer risk: new findings from an updated meta-analysis. J. Cancer. Res. Clin. Oncol. 2014 May 17. Doi: 10.1007/s00432-014-1706-3.
32. Zittermann A., Prokop S. The role of vitamin D for cardiovascular disease and overall mortality. Adv. Exp. Med. Biol. 2014;810:106–119.
33. Pilz S., Ma¨rz W., Wellnitz B., Seelhorst U., Fahrleitner-Pammer A., Dimai H.P., Boehm B.O., Dobnig H. Association of vitamin D deficiency with heart failure and sudden cardiac death in a large cross-sectional study of patients referred for coronary angiography. Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism. 2008;93:3927–3935.
34. Wehr E., Pilz S., Boehm B.O., Ma¨rz W., Grammer T.B. Obermayer-Pietsch B. Sex steroids and mortality in men referred for coronary angiography. Clinical Endocrinology 2010;73:613–621.
35. Wehr E., Pilz S., Boehm B.O., Ma¨rz W., Grammer T., Obermayer-Pietsch B. Low free testosterone is associated with heart failure mortality in older men referred for coronary angiography. European Journal of Heart Failure. 2011;13:482–488.
36. Lerchbaum E., Pilz S., Boehm B.O., Grammer T.B., Obermayer-Pietsch B., März W. Combination of low free testosterone and low vitamin D predicts mortality in older men referred for coronary angiography. Clin Endocrinol (Oxf). 201;77(3):475–83.
37. Chowdhury R., Kunutsor S., Vitezova A., Oliver-Williams C., Chowdhury S., Kiefte-de-Jong J.C., Khan H., Baena C.P., Prabhakaran D., Hoshen M.B., Feldman B.S., Pan A., Johnson L., Crowe F., Hu F.B., Franco O.H. Vitamin D and risk of cause specific death: systematic review and meta-analysis of observational cohort and randomised intervention studies. BMJ. 2014;348:1903. Doi: 10.1136/bmj.g1903.
38. Ness R.A., Miller D.D., Li W. The role of vitamin D in cancer prevention. Chin. J. Nat. Med. 2015;13(7):481–497.
39. Mordan-McCombs S., Brown T., Wang W.L., Gaupel A.C., Welsh J., Tenniswood M. Tumor progression in the LPB-Tag transgenic model of prostate cancer is altered by vitamin D receptor and serum testosterone status. Journal of Steroid Biochemistry and Molecular Biology. 2010;121:368–371.
40. Rojansky N., Brzezinski A., Schenker J.G. Seasonality in human reproduction: an update. Human Reproduction. 1992;7:735–745.
41. Wehr E., Pilz S., Boehm B.O., März W., Obermayer-Pietsch B. Association of vitamin D status with serum androgen levels in men. Clin Endocrinol (Oxf). 2010;73(2):243–248.
42. Blomberg J.M. Vitamin D metabolism, sex hormones, and male reproductive function. Reproduction. 2012;144(2):135–152.
43. Lee D.M., Tajar A., Pye S.R., Boonen S., Vanderschueren D., Bouillon R., O’Neill T.W., Bartfai G., Casanueva F.F., Finn J.D., Forti G., Giwercman A., Han T.S., Huhtaniemi I.T., Kula K., Lean M.E., Pendleton N., Punab M., Wu F.C. Association of hypogonadism with vitamin D status: the European Male Ageing Study. European Journal of Endocrinology 2012;166:77–85.
44. Jorde R., Grimnes G., Hutchinson M.S., Kjærgaard M., Kamycheva E., Svartberg J. Supplementation with vitamin D does not increase serum testosterone levels in healthy males. Horm Metab Res. 2013;45(9):675–681.
45. Nimptsch K., Platz E.A., Willett W.C., Giovannucci E. Association between plasma 25-OH vitamin D and testosterone levels in men. Clin. Endocrinol. (Oxf). 2012;77(1):106–112.
46. Pilz S., Frisch S., Koertke H., Kuhn J., Dreier J., Obermayer-Pietsch B., Wehr E., Zittermann A. Effect of vitamin D supplementation on testosterone levels in men. Hormone and Metabolic Research. 2011;43:223–225.
47. Boucher B.J. Is vitamin D status relevant to metabolic syndrome? Dermatoendocrinol. 2012;4(2):212–24.
48. Challa A.S., Makariou S.E., Siomou E.C. The relation of vitamin D status with metabolic syndrome in childhood and adolescence: an update. J. Pediatr. Endocrinol. Metab. 2015;28(11–12):1235–1245.
49. Florentin M., Elisaf M.S., Mikhailidis D.P., Liberopoulos E.N. Vitamin D and metabolic syndrome: is there a link? Curr. Pharm Des. 2010;16(30):3417–3434.
50. Khosravi-Boroujeni H., Ahmed F., Sarrafzadegan N. Is the Association between Vitamin D and Metabolic Syndrome Independent of Other Micronutrients. Int. J. Vitam. Nutr. Res. 2016;20:1–16.
51. Muldowney S., Kiely M. Vitamin D and cardiometabolic health: a review of the evidence. Nutr. Res. Rev. 2011;24(1):1–20.
52. Wortsman J., Matsuoka L.Y., Chen T.C., Lu Z., Holick M.F. Decreased bioavailability of vitamin D in obesity. American Journal of Clinical Nutrition. 2000;72:690–693.
53. Compston J.E., Vedi S., Ledger J.E., Webb A., Gazet J.C., Pilkington T.R. Vitamin D status and bone histomorphometry in gross obesity. American Journal of Clinical Nutrition. 1981;34:2359–2363.
54. Hahn S., Haselhorst U., Tan S., Quadbeck B., Schmidt M., Roesler S., Kimmig R., Mann K., Janssen O.E. Low serum 25-hydroxyvitamin D concentrations are associated with insulin resistance and obesity in women with polycystic ovary syndrome. Experimental and Clinical Endocrinology and Diabetes. 2006;114:577–583.
55. Kamycheva E., Joakimsen R.M., Jorde R. Intakes of calcium and vitamin D predict body mass index in the population of Northern Norway. Journal of Nutrition. 2003;133:102–106.
56. Bellastella G., Maiorino M.I., Olita L., Capuano A., Rafaniello C., Giugliano D., Esposito K. Vitamin D deficiency in type 2 diabetic patients with hypogonadism. J. Sex Med. 2014;11(2):536–542.
57. Khan H., Kunutsor S., Franco O.H., Chowdhury R. Vitamin D, type 2 diabetes and other metabolic outcomes: a systematic review and meta-analysis of prospective studies. Proc. Nutr Soc. 2013;72(1):89–97.
58. Li H.W., Brereton R.E., Anderson R.A., Wallace A.M., Ho C.K. Vitamin D deficiency is common and associated with metabolic risk factors in patients with polycystic ovary syndrome. Metabolism. 2011;60:1475–1481.
59. Ngo D.T., Chan W.P., Rajendran S., Heresztyn .T, Amarasekera A.,Sverdlov A.L., O’Loughlin P.D., Morris H.A., Chirkov Y.Y., Norman R..J, Horowitz J.D. Determinants of insulin responsiveness in young women: impact of polycystic ovarian syndrome, nitric oxide, and vitamin D. Nitric. Oxide. 2011;25:326–330.
60. Maestro B., Molero S., Bajo S., Da´vila N., Calle C. Transcriptional activation of the human insulin receptor gene by 1,25-dihydroxyvitamin D(3). Cell Biochemistry and Function. 2002;20:227–232.
61. Maestro B., Da´vila N., Carranza M.C.,Calle C. Identification of a vitamin D response element in the human insulin receptor gene promoter. Journal of Steroid Biochemistry and Molecular Biology. 2003;84:223–230.
62. Pittas A.G., Lau J., Hu F.B., Dawson-Hughes B. The role of vitamin D and calcium in type 2 diabetes. A systematic review and metaanalysis. Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism. 2007;92:2017–2029.
63. Milner R.D., Hales C.N. The role of calcium and magnesium in insulin secretion from rabbit pancreas studied in vitro. Diabetologia. 1967;3:47–49.
64. Bikle D. Nonclassic actions of vitamin D. Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism. 2009; 94:26–34.
65. Shoelson S.E., Herrero L., Naaz A. Obesity, inflammation, and insulin resistance. Gastroenterology. 2007;132:2169–2180.
66. Hammer Y., Soudry A., Levi A., Talmor-Barkan Y., Leshem-Lev D., Singer J., Kornowski R., Lev E.I. Effect of vitamin D on endothelial progenitor cells function. PLoS One. 2017;17;12(5):e0178057.
67. Manouchehri N., Vakil-Asadollahi M., Zandifar A., Rasmani F., Saadatnia M. Vitamin D Status in Small Vessel and Large Vessel Ischemic Stroke Patients: A Case-control Study. Adv. Biomed Res. 2017;30;6:146.
68. Pál É., Hadjadj L., Fontányi Z., Monori-Kiss A., Mezei Z., Lippai N., Magyar A., Heinzlmann A., Karvaly G., Monos E., Nádasy G., Benyó Z., Várbíró S. Vitamin D deficiency causes inward hypertrophic remodeling and alters vascular reactivity of rat cerebral arterioles. PLoS One. 2018; 6:13(2):e0192480.
69. Alyami A.M., Lam V., Soares M.J., Zhao Y., Sherriff J.L., Mamo J.C., James A.P., Coombes F. The Association of Vitamin D Status with Dyslipidaemia and Biomarkers of Endothelial Cell Activation in Older Australians. Nutrients. 2016;28:8(8). pii: E457. Doi: 10.3390/nu8080457.
70. Hou Y.C., Liu W.C., Zheng C.M., Zheng J.Q., Yen T.H., Lu K.C. Role of Vitamin D in Uremic Vascular Calcification. Biomed .Res Int. 2017;2017:2803579.
71. Kumar V., Yadav A.K., Lal A., Kumar V., Singhal M., Billot L., Gupta K.L., Banerjee D., Jha V. A Randomized Trial of Vitamin D Supplementation on Vascular Function in CKD. J. Am. Soc. Nephrol. 2017;28(10):3100–3108.
72. Agbalalah T., Hughes S.F., Freeborn E.J., Mushtaq S. Impact of vitamin D supplementation on endothelial and inflammatory markers in adults: A systematic review. J. Steroid. Biochem. Mol. Biol. 2017;173:292–300.
73. Manchanda P.K., Konwar R., Nayak V.L., Singh V., Bid H.K. Association of genetic variants of the vitamin D receptor (VDR) gene (Fok-I, Taq-I and Bsm-I) with susceptibility of benign prostatic hyperplasia in a North Indian population. Asian. Pac. J. Cancer Prev. 2010;11(4):1005–1008.
74. Ruan L., Zhong W.D., Li Z.M., Hua X. Relationship between vitamin D receptor gene Fok I polymorphisms and benign prostatic hyperplasia complicated by histological prostatitis Zhonghua Nan. Ke Xue. 2011;17(10):880–883.
75. Pitman M.S., Cheetham P.J., Hruby G.W., Katz A.E. Vitamin D deficiency in the urological population: a single center analysis. J. Urol. 2011;186(4):1395–1399.
76. Wieczorek K., Braczkowski R.S., Skrzypek M., Stryjewski P.J., Kuczaj A., Al-Srory G. The comparison between vitamin d concentration in upper silesia patients with prostate cancer and with benign prostatic hyperplasia. J. Biol. Regul. Homeost Agents. 2015;29(1):207–11.
77. Murphy A.B., Nyame Y., Martin I.K., Catalona W.J., Hollowell C.M, Nadler R.B., Kozlowski J.M., Perry K.T., Kajdacsy-Balla A., Kittles R. Vitamin D deficiency predicts prostate biopsy outcomes. Clin. Cancer Res. 2014;20(9):2289–2299.
78. Grant W.B. Vitamin d status: ready for guiding prostate cancer diagnosis and treatment? Clin. Cancer Res. 2014;20(9):2241–2243.
79. Tyuzikov I.A., Kalinchenko S.YU., Vorslov L.O., Tishova YU.A. Vitamin D, men’s health and the prostate gland (a review of the literature). Andrologiya i genital’naya khirurgiya. 2014. №3. S. 26–32. Russian (Тюзиков И.А., Калинченко С.Ю., Ворслов Л.О., Тишова Ю.А. Витамин D, мужское здоровье и предстательная железа (обзор литературы). Андрология и генитальная хирургия. 2014. № 3. С. 26–32).
80. Manchanda P.K., Kibler A.J., Zhang M., Ravi J., Bid H.K. Vitamin D receptor as a therapeutic target for benign prostatic hyperplasia. Indian. J. Urol. 2012;28(4):377–381.
81. Sampson N., Madersbacher S., Berger P. Pathophysiology and therapy of benign prostatic hyperplasia. Wien. Klin. Wochenschr. 2008;120(13–14):390–401.
82. Galunska B., Gerova D., Kosev P., Anakievski D., Hinev A. Serum 25-hydroxy vitamin D levels in Bulgarian patients with prostate cancer: a pilot study. Clin Lab. 2015;61(3–4):329–335.
83. Caretta N., Vigili de Kreutzenberg S., Valente U., Guarneri G., Pizzol D., Ferlin A., Avogaro A., Foresta C. Hypovitaminosis D is associated with lower urinary tract symptoms and benign prostate hyperplasia in type 2 diabetes. Andrology. 2015;3(6):1062–1067.
84. Elshazly M.A., Sultan M.F., Aboutaleb H.A., Salem S.M., Aziz M.S., Abd Elbaky T.M., Elsherif E.A., Gawish M.M., Alajrawi F.T., Elgadi F.A.A., Thaher A.H., Shebl M.A., Allam A.M., Kehinde E. Vitamin D deficiency and lower urinary tract symptoms in males above 50 years of age. Urol. Ann. 2017;9(2):170–173.
85. Park S.G., Yeo J.K., Cho D.Y., Park M.G. Impact of metabolic status on the association of serum vitamin D with hypogonadism and lower urinary tract symptoms/benign prostatic hyperplasia. Aging Male. 2017;17:1–5.
86. Zhang W., Zheng X., Wang Y., Xiao H. Vitamin D Deficiency as a Potential Marker of Benign Prostatic Hyperplasia. Urology. 2016;97:212–218.
87. Cartwright R., Mangera A., Tikkinen K.A., Rajan P., Pesonen J., Kirby A.C., Thiagamoorthy G., Ambrose C., Gonzalez-Maffe J., Bennett P.R., Palmer T., Walley A., Järvelin M.R., Khullar V., Chapple C. Systematic review and meta-analysis of candidate gene association studies of lower urinary tract symptoms in men. Eur. Urol. 2014;66(4):752–768.
88. Gsur A., Madersbacher S., Haidinger G., Schatzl G., Marberger M., Vutuc C., Micksche M. Vitamin D receptor gene polymorphism and prostate cancer risk. Prostate. 2002;51(1):30–4.
89. Habuchi T., Suzuki T., Sasaki R., Wang L., Sato K., Satoh S., Akao T., Tsuchiya N., Shimoda N., Wada Y., Koizumi A., Chihara J., Ogawa O., Kato T. Association of vitamin D receptor gene polymorphism with prostate cancer and benign prostatic hyperplasia in a Japanese population. Cancer Res. 2000;60(2):305–308.
90. Kivineva M., Bläuer M., Syvälä H., Tammela T., Tuohimaa P. Localization of 1,25-dihydroxyvitamin D3 receptor (VDR) expression in human prostate. J. Steroid. Biochem. Mol. Biol. 1998;66(3):121–127.
91. Zeng X.T., Yao Q.S., Weng H., Li S., Huang J.Y., Wang X.H. Meta-analysis of vitamin D receptor gene polymorphisms and benign prostatic hyperplasia risk. Mol. Biol .Rep. 2014;41(10):6713–6717.
92. Chughtai B., Lee R., Te A., Kaplan S. Role of inflammation in benign prostatic hyperplasia. Rev. Urol. 2011;13(3):147–150.
93. Adorini L., Penna G. Control of autoimmune diseases by the vitamin D endocrine system. Nat. Clin. Pract. Rheumatol. 2008;4(8):404–412.
94. Fibbi B., Penna G., Morelli A., Adorini L., Maggi M. Chronic inflammation in the pathogenesis of benign prostatic hyperplasia. Int. J. Androl. 2010;33(3):475–488.
95. Hamid A.R., Umbas R., Mochtar C.A. Recent role of inflammation in prostate diseases: chemoprevention development opportunity. Acta. Med. Indones. 2011;43(1):59–65.
96. Motrich R.D., van Etten E., Depovere J., Riera C.M., Rivero V.E., Mathieu C. Impact of vitamin D receptor activity on experimental autoimmune prostatitis. J. Autoimmun. 2009;32(2):140–148.
97. Ghosn J., Viard J.P. Vitamin D and infectious diseases. Presse. Med. 2013;42(10):1371–1376.
98. Hewison M. Antibacterial effects of vitamin D. Nat. Rev. Endocrinol. 2011;7(6):337–345.
99. Penna G., Fibbi B., Amuchastegui S., Corsiero E., Laverny G., Silvestrini E., Chavalmane A., Morelli A., Sarchielli E., Vannelli G.B., Gacci M., Colli E., Maggi M., Adorini L. The vitamin D receptor agonist elocalcitol inhibits IL-8-dependent benign prostatic hyperplasia stromal cell proliferation and inflammatory response by targeting the RhoA/Rho kinase and NF-kappaB pathways. Prostate. 2009;69(5):480–493.
100. Espinosa G., Esposito R., Kazzazi A., Djavan B. Vitamin D and benign prostatic hyperplasia – a review. Can. J. Urol. 2013;20(4):6820–6825.
101. Comeglio P., Chavalmane A.K., Fibbi B., Filippi S., Marchetta M., Marini M., Morelli A., Penna G., Vignozzi L., Vannelli G.B., Adorini L., Maggi M. Human prostatic urethra expresses vitamin D receptor and responds to vitamin D receptor ligation. J. Endocrinol. Invest. 2010;33(10):730–738.
102. Adorini L., Penna G., Fibbi B., Maggi M. Vitamin D receptor agonists target static, dynamic, and inflammatory components of benign prostatic hyperplasia. Ann. N. Y. Acad. Sci. 2010;1193:146–152.
103. Crescioli C., Morelli A., Adorini L., Ferruzzi P., Luconi M., Vannelli G.B., Marini M., Gelmini S., Fibbi B, Donati S, Villari D, Forti G, Colli E, Andersson KE, Maggi M. Human bladder as a novel target for vitamin D receptor ligands. J. Clin. Endocrinol. Metab. 2005;90(2):962–972.
104. Mullan R.J., Bergstralh E.J., Farmer S.A., Jacobson D.J., Hebbring S.J., Cunningham J.M., Thibodeau S.N., Lieber M.M., Jacobsen S.J., Roberts R.O. Growth factor, cytokine, and vitamin D receptor polymorphisms and risk of benign prostatic hyperplasia in a community-based cohort of men. Urology. 2006;67(2):300–3005.
105. Tiwari A. Elocalcitol, a vitamin D3 analog for the potential treatment of benign prostatic hyperplasia, overactive bladder and male infertility. IDrugs. 2009;12(6):381–393.
106. Annweiler C., Henni S., Walrand S., Montero-Odasso M., Duque G., Duval G.T. Vitamin D and walking speed in older adults: Systematic review and meta-analysis. Maturitas. 2017;106:8–25.
107. Bruyère O., Cavalier E., Reginster J.Y. Vitamin D and osteosarcopenia: an update from epidemiological studies. Curr. Opin. Clin. Nutr. Metab. Care. 2017;20(6):498–503.
108. Dawson-Hughes B. Vitamin D and muscle function. J. Steroid Biochem. Mol. Biol. 2017;173:313–316.
109. Kaneko I., Miyamoto K.I., Nikawa T. Update on recent progress in vitamin D research. Vitamin D and muscle tissues. Clin. Calcium. 2017;27(11):1571–1578.
110. Yalçınkaya S., Eren E., Eroglu M., Aydin O., Yilmaz N. Deficiency of vitamin D and elevated aldosterone in prostate hyperplasia. Adv. Clin. Exp. Med. 2014;23(3):441–446.
А в т о р д л я с в я з и: О. И. Братчиков – д.м.н., профессор, зав. кафедрой урологии ФГБОУ ВО «Курский государственный медицинский университет» МЗ РФ, Курск, Россия; e-mail:
