ISSN 1728-2985
ISSN 2414-9020 Online

Теоретические основы взаимодействия уропатогенов и организма хозяина при возникновении и развитии острого пиелонефрита (часть III)

М.И. Коган

Кафедра урологии и репродуктивного здоровья человека (с курсом детской урологии-андрологии) ФГБОУ ВО «Ростовский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения РФ, Ростов-на-Дону, Россия
Теории возникновения и развития бактериального воспаления в органах и тканях подробно изучены и имеют экспериментальные и клинические подтверждения. В то же время в каждом органе развитие воспаления имеет свои особенности, связанные с его структурами и функциями. В полной мере это касается и острого пиелонефрита. В обзоре подробно проанализированы структура уропатогенов, их вирулентность, реакция организма-хозяина в ответ на бактериальную инвазию, а именно факторов врожденного и приобретенного иммунитета. В нем нашли отражение как базовые механизмы развития острого пиелонефрита, так и протеомные и генетические факторы, принимающие участие в течении воспалительного процесса.

Ключевые слова

острый пиелонефрит
токсины
гены вирулентности уропатогенов
патофизиология реакции хозяина
генетическая предрасположенность

Бактериальная колонизация

В 2007–2011 гг. исследовательской группой во главе с K. Melican [1–4] были проведены оригинальные прижизненные исследования на животных моделях острого пиелонефрита (ОП). Интравитальная визуализация, основанная на двухфотонной микроскопии, позволила изучить патофизиологию заболевания на клеточном уровне у живых животных с возможностью в режиме реального времени наблюдать за взаимодействием сосудистой, иммунной, нервной систем организма хозяина.

Непосредственно в просвет почечного канальца были введены штаммы уропатогенной кишечной палочки (УПКП). Исследователи провели пространственный и временной динамический анализ реакций уропатогена и хозяина.

Поначалу лишь немногие из УПКП прикреплялись к эпителию канальца, противодействуя потоку клубочкового фильтрата, смывающего их значительные количества. Однако адгезировавшиеся бактерии дали старт колонизации канальца [2, 5, 6], затем начинался процесс взаимодействия бактерий и хозяина, о котором будет сказано далее. А здесь важно обсудить, благодаря каким качествам УПКП осуществляют адгезию к эпителиальным клеткам канальца. Понятно, что для реализации этого процесса УПКП должны обладать широким спектром «инструментов», к таковым относятся органеллы Р, тип 1, FYC, S-фимбрии и адгезины Afa/Dr [4, 5, 7].

Восемьдесят процентов штаммов УПКП имеют P-фимбрии, более характерные для штаммов, вызывающих пиелонефрит, чем цистит. Причем присутствие Р-фимбрий увеличивает тяжесть инфекции, т.е. экспрессия Р-фимбрий строго взаимосвязана с вирулентностью. Вместе с тем определено, что, несмотря на присутствие Р-фимбрий у УПКП воспаление к концу первых суток инфицирования проявляется отеком с множеством нейтрофилов, которые поглощают абсолютное большинство бактерий [1, 8].

Кроме Р-фимбрий УПКП, вызывающие пиелонефрит, способны экспрессировать фимбрии типа 1. Оказалось, что фимбрии Р и типа 1, действуя синергично, успешно противостоят гидродинамическому давлению в просвете извитого проксимального канальца. Таким образом, Р-фимбрии непосредственно прикрепляют УПКП к эпителию канальца, а фимбрии типа 1 необходимы бактериям для колонизации ближе к центру просвета, где УПКП испытывают наибольшее давление со стороны фильтрата первичной мочи. В связи с этим фимбрии типа 1 играют ключевую роль в процессе межбактериальной адгезии [1]. Данное качество особо проявляется при формировании биопленок и делает УПКП устойчивыми к любым силам гидродинамического потока, способствует колонизации перфузионной среды и позволяет им не вымываться из системы. Активность генов, контролирующих экспрессию фимбрий, характеризуется высокой гибкостью приспособления к изменяющейся среде [9, 10], что позволяет УПКП тонко манипулировать адгезивной активностью в процессе колонизации мочевого тракта.

В целом большинство штаммов УПКП принадлежат к узкому ряду специфических серогрупп: О, К, Н и в составе своих хромосом имеют участки, называемые «островками патогенности», которые содержат определенные гены вирулентности [11]. Именно факторы генов вирулентности бактерий ответственны за способность инфицировать интактные мочевыводящие пути. К настоящему времени известно более 50 различных факторов генов вирулентности [12]. Одни из них ответственны за процессы адгезии, другие – за цитотоксичность, обмен железа необходимого для жизнедеятельности, роста бактерий, инвазивность, способность создавать биофильмы, продуцировать специфические уропатогенные белки и т.д. [13]. Как правило, бактерии, вызывающие ОП, обладают не одним, а несколькими или даже множеством генов вирулентности [14], причем многие из них являются полиморфными вследствие мутаций и делеций [15–18]. Рецидивирующие инфекции мочевыводящих путей (ИМП) воспроизводятся штаммами бактерий с более высокими суммарными показателями факторов генов вирулентности. Таким образом, факторы вирулентности бактерий предопределяются их генетическими характеристиками, которые влияют на скорость развития поражения тканей хозяина и их тяжесть [19].

Бактериальные токсины

Бактериальные токсины, продуцируемые бактериями, также служат фактором их вирулентности. Они вызывают прямое повреждение клеток, разрывая покровные барьеры, и способствуют дальнейшей инвазии в подлежащие ткани [20, 21]. Высокие концентрации токсинов обладают цитолитическим действием на различные клетки: эпителиальные, эритроциты, лейкоциты полиморфно-ядерные и гранулоциты, лимфоциты и т.д. [22, 23]. А низкие концентрации токсинов вызывают провоспалительные реакции в эпителиальных клетках почек [24–27]. Сама по себе колонизация бактерий в канальцах не связана напрямую с их вирулентностью. Однако если микроорганизмы обладают низкой экспрессией факторов вирулентности, то ответная реакция хозяина развивается медленнее, т.е. данные таксоны бактерий генерируют более слабые провоспалительные сигналы. Вместе с тем характер воспалительного ответа и его степень к концу 1-х суток от момента заражения достигают конечных точек.

Среди токсинов наиболее изучен α-гемолизин, являющийся липопротеином, проникающим сквозь клеточную мембрану [4]. Далеко не все E. coli его продуцируют, но он считается одним из важнейших факторов вирулентности, способным лизировать эритроциты [4, 5]. Другой такой липополисахарид представляет собой эндотоксин, выделяемый грамнегативными бактериями. Совместно с липидом А влияет на экспрессию генов в поражаемых клетках, индуцируя полиморфизм однонуклеотидных последовательностей промотера TLR4 и рецептора CXCR1, что снижает экспрессию цитокинов, тем самым отвечая за токсические эффекты и врожденный иммунный ответ [13, 28, 29].

Еще один фактор токсичности связан с метаболическими свойствами некоторых штаммов E. coli и P. mirabilis – их способностью экспрессировать уреазу, которая расщепляет мочевину мочи до аммиака, тем самым повышая pH мочи [13]. Аммиак токсичен по отношению к почечному эпителию, кроме того, щелочная реакция мочи способствует формированию струвитных камней, способных блокировать естественный ток мочи в нефронах.

Реакция хозяина

Бесспорно, возникает вопрос: как же организм хозяина узнает, что бактериальный патоген начинает проявлять свои агрессивные свойства? В настоящее время установлено, что первые реакции хозяина на патоген реализуются посредством врожденного иммунного ответа. И в этой реакции важную роль играют Toll-подобные рецепторы (ТПР), именно они предупреждают хозяина о патогенном микроорганизме путем обнаружения его молекулярных структур (паттернов). Слияние ТПР с молекулярными паттернами патогена активирует в ТПР сигналы, с участием фактора транскрипции IRF3 запускающие типичный провоспалительный ответ [30]. В мочевом тракте доказано наличие ряда ТПР: ТПР4, ТПР5, ТПР11. Экспрессия ТПР4 первоначально осуществляется клетками уротелия дистальных канальцев в их апикальной части [31]. Однако по мере прогрессирования воспаления вплоть до сепсиса экспрессия ТПР4 определяется во всех сегментах почки, а это означает, что в развитии воспаления ТПР несут важную регулирующую функцию в защите хозяина от инфекционного агента [31, 32]. Сигналы от ТПР индуцируют выработку цитокинов, которые, управляя иммунным ответом, инициируют экстравазацию воспалительных клеток — полиморфно-ядерных нейтрофилов и макрофагов, а также их трансэпителиальную миграцию в очаг инфицированной ткани [33, 34]. Ведущую роль в процессах экстравазации и миграции нейтрофилов играют IL-6, -8 и соответствующий рецептор CXCR1 [11, 13, 35, 36]. Уровень цитокинов в моче отражает степень поражения почек. Концентрация IL-8 коррелирует с количеством лейкоцитов в моче [37, 38].

Нейтрофилы в очаге повреждения появляются уже через 4 ч после инфицирования, однако скорость их накопления относительно невелика: через 8 ч количество нейтрофилов составляет 20–40% от всего клеточного состава в экссудате. Доминировать нейтрофилы в экссудате начинают еще через несколько часов [3]. Важнейшая функция нейтрофилов – бактериальный клиренс посредством фагоцитоза, однако с ними связано и тяжелое повреждение тканей. Известно, что нейтрофильные гранулы содержат антимикробные пептиды, протеолитические ферменты, которые могут в острой или перманентной форме повреждать клеточные структуры и нарушать их функции, а также межклеточный матрикс [35]. Ранее было показано, что при подавлении воспаления уменьшается степень повреждения тубулярного уротелия, но при этом возрастает пул бактериальных клеток [39, 40].

Кроме того, бактерии не только сами непосредственно повреждают ткани, но и активируют иммунный ответ.

В частности, гранулоциты вызывают обширные дегенеративные изменения в эпителии почечных канальцев: отек митохондрий, расширение эндоплазматической сети, образование вакуолей в цитоплазме [13].

Помимо описанных механизмов реакции хозяина на инфекционное вторжение существует и хорошо изученный воспалительный ответ, непосредственно связанный с функцией уротелия различных частей нефрона. Речь идет о том, что непосредственно сам уротелий вырабатывает антиадгезивные и антимикробные пептиды и белки, которые обладают прямым антимикробным действием на бактериальные патогены, связываясь с фимбриями и препятствуя адгезии, а также опосредованно влияют на факторы врожденного и приобретенного иммунитета [36, 41]. Наиболее изученный из них белок Tamm-Horsfall (БТХ), вырабатываемый уротелием в петле Генле [42, 43]. Он участвует в синтезе цитокинов, стимуляции гранулоцитов, созревании дендритных клеток. В эпителии канальцев нефрона синтезируются и другие антимикробные пептиды, такие как β-дефензины, кателицидины, которые, как и БТХ, обладают двойным эффектом: прямым – на инвазивные бактерии и косвенным, направленным на усиление врожденного и адаптивного иммунного ответа, тем самым оказывая влияние на рекрутирование иммунных клеток, ангиогенез, заживление ран [44, 45].

Повреждение почек связано и с развитием оксидативного стресса, проявляющегося снижением в тканях почки супероксиддисмутазы. Глутатион — ключевой компонент антиоксидантной защиты, предохраняющий клетки от активных форм кислорода, его уровень снижается в течение первых 7 сут. развития ОП в эксперименте на крысах. Перекисное окисление липидов, являющееся одним из основных механизмов повреждения тканей, усиливается к 7-му дню развития воспаления [33].

Нарушение покровной интеграции

Изучение на мышах целостности покровного слоя лоханки и почечного сосочка показало развитие в нем эрозий и изъязвлений, появление субмукозных гнезд воспалительных клеток и расширенных перитубулярных капилляров, наличие в подлежащем интерстиции крупных инфильтратов из мононуклеарных клеток и отложение в подслизистой коллагена [46].

Каким же образом бактериальная инвазия в почечный каналец отражается на стенке самого канальца? Уже через 4 ч после инфицирования происходит ряд последовательных процессов в канальцевом эпителии и межуточной ткани. Эти процессы приводят к разрушению цитоплазменного скелета в тубулярных эпителиальных клетках, отслоению эпителиального слоя от базальной мембраны [3, 47], потере межклеточной адгезии, нарушению адгезии между клетками и межклеточным матриксом. По сути дела, наблюдается деструкция тубулярной целостности [48–50], что приводит к потере эпителием барьерной функции.

Описанные события имеют еще один механизм, который реализуется в тканях кнаружи от стенки канальца. Бактериальная инвазия активирует сигнальные пути, вызывающие локальную ишемию и повышенную проницаемость перитубулярных артериол и капилляров, а также локальную утечку из них, что также повреждает эпителиальный мембранозный барьер. Важно отметить, что нарушение мембранного барьера происходит только в инфицированных нефронах и не затрагивает интактные.

В то же время на этапе повреждения нефрона прорыва бактерий в кровоток не происходит, так как в качестве защиты выступает перитубулярно расположенный слой интактной соединительной ткани [47]. Таким образом, бактерии остаются внутри канальца и организм хозяина получает время для развития адекватного ответа. Однако если барьер все же прорывается, к этому месту устремляются нейтрофилы и мононуклеары, чтобы «спасти» ситуацию [3, 46]. Совершенно ясно, что канальцы служат резервуаром для бактерий, превращаясь в очаг их персистенции. УПКП образуют биопленки внутри лейкоцитов, собравшихся в просвете канальцев и собирательных протоков, что и служит потенциальной нишей для выживания в мозговом веществе почки [46]. Образование биопленки может способствовать развитию антибиотикоустойчивости УПКП и формированию резервуаров для реинфекции в почечной паренхиме.

Повреждение эпителиального барьера приводит к распространению бактериального воспаления периваскулярно и перитубулярно в интерстиций вплоть до наружных слоев коркового вещества, что сопровождается формированием внутримозговых и кортикальных абсцессов. В 20% случаев кортикальные повреждения имеют треугольную форму, что характерно для воспалительного поражения всех нефронов, впадающих в один собирательный проток [51, 52]. Таким образом, корковый тубулоинтерстициальный нефрит принимает клиновидный профиль, причем это наблюдается как у экспериментальных мышей, так и у человека [46].

Параллельно с воспалительным ответом хозяина развиваются процессы восходящего фиброза [53]. Он начинается глубоко под почечным уротелием в виде обширных депозитов соединительной ткани. Коллагеновые отложения также распространяются периваскулярно по интерстицию вплоть до коры. Экспериментально на мышах определено, что в развитии фиброза задействованы миофибробласты и эта модель почечного фиброзирования отличается от таковой фиброзирования, обусловленного почечным повреждением либо вследствие односторонней мочеточниковой обструкции, либо ишемии-реперфузии [54, 55], хотя элементы последнего варианта повреждения также имеют место при ОП.

Фиброз почки осложняет ОП хронической болезнью почек [56–58].

Свертывание крови, ишемия и гипоксия предупреждают диссеминацию

В эксперименте доказано, что в очаге инфекции напряжение кислорода равно нулю в течение первых 4 ч заражения [47], это означает, что локальная гипоксия способна вызывать ишемическое повреждение. Феномен гипоксии отчасти связан с существенным усилением метаболизма в эпителиальных клетках проксимального канальца и высоким уровнем цитокинов (IL-1β, -6, TNF-α), что также рассматривается как быстрый ответ эпителия проксимального канальца на бактериальную инвазию.

Другой фактор ишемии – это образование сгустков тромбоцитов в околотубулярных канальцах, которое происходит в течение первых 5–6 ч после инфицирования, что также драматически усиливает дефицит местного тканевого кислорода [47]. Важно отметить, что непосредственного контакта бактерий с эндотелием капилляров не обнаружено, а это означает, что между эпителием и эндотелием существуют некие сигнальные связи. Образование сгустков рассматривается как неизвестный ранее механизм защиты хозяина от бактериальной диссеминации и сепсиса. В эксперименте на животных показано, что антикоагулянтная терапия приводит к быстрому внедрению бактерий в сосудистое русло и смерти от септического шока, что подтверждено результатами аутопсии [47]. Таким образом, сгустки в капиллярах рассматриваются еще как один механизм в защите хозяина, позволяющий локализовать инфекционное повреждение до тех пор, пока разовьются иные защитные реакции, в том числе и нейтрофильная инфильтрация [6].

Обструкция нефрона

Комплексы бактерий, продолжающих размножаться (время генерации для большинства составляет примерно 20 мин), прикрепившихся к тубулярному эпителию, а также располагающихся свободно в просвете, приводят к обструкции канальцев. И это, безусловно, негативно влияет на клубочковую фильтрацию [1]. Отслоенные эпителиальные клетки, их пласты и фрагменты, возникшие вследствие ишемии, также способствуют усилению обструкции [59]. Выше уровня обструкции повышается гидростатическое давление, канальцы расширяются, что и приводит к снижению клубочковой фильтрации. Критическое ее снижение может быстро привести к острой почечной недостаточности [59]. При массивном инфицировании развивается вазоконстрикция артериол и снижение почечного кровотока в целом. Достоверно доказано, что обструкция даже одного нефрона отражается на патофизиологии поврежденной почки, т.е. всего органа. Абсолютно закономерно, что в этой ситуации нарушается функция и ионного транспорта, и юкстагломерулярного аппарата, который контролирует клубочковую фильтрацию и осмолярность мочи, модулируя функции почки посредством продукции ренина и вазопрессина [60, 61].

Межорганная коммуникация

Острое почечное повреждение, развивающееся в нефроне вследствие бактериальной агрессии, по сути являясь локальным процессом, вызывает реакции и со стороны других органов [29]. Вовлечение в процесс острого воспаления сосудистой системы почки в виде ишемии и гипоксии тканей инициирует молекулярные сигналы, в том числе воспалительного свойства и рекрутирование в процесс различных типов клеток, которые со временем согласованно действуют в управлении инфекцией. Хозяин и патогены интегрируются в единый процесс, друг на друга влияя по мере развития воспаления. Естественно, что эти процессы протекают не без участия других органов и систем, в том числе имеются в виду и изменения на генном уровне. Через 8 ч с момента инфицирования почки, по данным биопсий, 60–80 генов отличаются от неинфицированого контроля. Многие из этих генов ассоциированы с воспалением, 25,0% генов регулируются интерфероном (YFN-Y), а повышение его уровня в сыворотке ассоциировано со сверхэкспрессией селезеночного гена (IFN-g) и цитокинами IL-17/-23, что подтверждает взаимосвязь очага почечного воспаления с функцией других органов и систем [62].

Генетическая изменчивость

На предрасположенность к ОП влияют генетические изменения, повреждающие врожденный иммунитет [63]. Делеция отдельных генов с критическими функциями обусловливает формирование фенотипа иммунного дефицита с повышенной чувствительностью к ИМП и полиморфизмом генов у пациентов.

Полиморфизмы в факторе транскрипции IRF3 у УПКП активируют сигнальный путь от ТПР и транскрипцию генов врожденного иммунного ответа, включая цитокины и хемокиновые рецепторы. Если у мышей отсутствует ген IRF3, то у них развивается тяжелый ОП с уросепсисом и почечными абсцессами [64], что формируется вследствие недостаточной активации интерферонов-α и- β. Этот факт подтвержден у детей и взрослых [36].

Результаты клинических наблюдений показывают, что эффективность промотера IRF3 снижается за счет полиморфизма однонуклеотидных последовательностей, что встречается примерно у 80,0% пациентов с неосложненным ОП и этот феномен повышает риск развития новых эпизодов данного заболевания [36].

Подобная ситуация встречается и при полиморфизме гена рецептора CXCR1, связанного с продукцией IL-8.

У мышей с отсутствием рецептора IL-8 развивается тяжелый ОП вследствие дисфункции нейтрофилов [65]. Данный факт доказан и в группах пациентов с этой патологией [66–69]. Были определены и другие полиморфизмы, связанные с высоким риском развития ОП [70, 71].

Кишечная палочка с Р-фимбриями может связываться с гликолипидами, которые являются антигенами системы Р групп крови. Определив группу крови, можно предсказать характеристику рецепторов покровного слоя лоханки, чашечек и сосочков. Люди с этой группой крови оказались более устойчивыми к бактериальной инфекции, вызванной УПКП с Р-фимбриями [72]. Экспрессия эпителиальных рецепторов также зависит от групп крови АВ0, и люди с антигеном А группы крови имеют более высокие риски инфицирования УПКП с наличием Р-фимбрий [73]. Исследование восприимчивости к ОП на основе опроса нескольких поколений семей, склонных к этому заболеванию, выявило его повышенную частоту по сравнению с контролем. Данное обстоятельство связано с пониженной экспрессией рецептора CXCR1, влияющего на уровень восприимчивости ОП [73]. Таким образом, восприимчивость к ОП может быть унаследована.

Список литературы

1. Melican K., Sandoval R.M., Kader A., Josefsson L., Tanner G.A., Molitoris B.A., Richter-Dahlfors A. Uropathogenic Escherichia coli P and Type 1 fimbriae act in synergy in a living host to facilitate renal colonization leading to nephron obstruction. PLoS Pathog. 2011;7(2):e1001298. Doi: 10.1371/journal.ppat.1001298.

2. Melican K., Boekel J., Ryden-Aulin M., Richter-Dahlfors A. Novel innate immune functions revealed by dynamic, real-time live imaging of bacterial infections. Crit Rev Immunol. 2010;30(2):107–117. Doi: 10.1615/critrevimmunol.v30.i2.10.

3. Månsson L.E., Melican K., Boekel J., Sandoval R.M., Hautefort I., Tanner G.A., Molitoris B.A., Richter-Dahlfors A. Real-time studies of the progression of bacterial infections and immediate tissue responses in live animals. Cell Microbiol. 2007;9(2):413–424. Doi: 10.1111/j.1462-5822.2006.00799.x.

4. Choong F.X., Antypas H., Richter-Dahlfors A. Integrated Pathophysiology of Pyelonephritis. Microbiol Spectr. 2015;3(5). Doi: 10.1128/microbiolspec.UTI-0014-2012.

5. Grossman S., Porth C.M., Conelius J., Gerard S.O., Moriber N., O’Shea E.R., Wheeler K., Bautista C. Porth’s Pathophysiology: Concepts of Altered Health States-9th edition. Nursing and Health Studies Faculty Book Gallery; 2014.

6. Belyayeva M., Jeong J.M. Acute Pyelonephritis.

7. Wright K.J., Hultgren S.J. Sticky fibers and uropathogenesis: bacterial adhesins in the urinary tract. Future Microbiol. 2006;1(1):75–87. Doi: 10.2217/17460913.1.1.75.

8. Copstead L.E., Banasik J.L. Pathophysiology. 5th Edition. 2013.

9. Snyder J.A., Haugen B.J., Lockatell C.V., Maroncle N., Hagan E.C., Johnson D.E., Welch R.A., Mobley H.L. Coordinate expression of fimbriae in uropathogenic Escherichia coli. Infect Immun. 2005;73(11):7588–7596. Doi: 10.1128/IAI.73.11.7588-7596.2005.

10. Holden N.J., Gally D.L. Switches, cross-talk and memory in Escherichia coli adherence. J Med Microbiol. 2004;53(7):585–593. Doi: 10.1099/jmm.0.05491-0.

11. Jameson J.L., Loscalzo J. Harrison’s Nephrology and Acid-Base Disorders (Harrison’s Medical Guides) 1st Edition. McGraw-Hill Professional; 2010.

12. Ramos N.L., Saayman M.L., Chapman T.A., Tucker J.R., Smith H.V., Faoagali J., Chin J.C., Brauner A., Katouli M. Genetic relatedness and virulence gene profiles of Escherichia coli strains isolated from septicaemic and uroseptic patients. Eur J Clin Microbiol Infect Dis. 2010;29(1):15–23. Doi: 10.1007/s10096-009-0809-2.

13. Lange D., Scotland K.B. The Role of Bacteria in Urology. Springer Nature Switzerland AG; 2019.

14. Naboka Y.L., Mavzyiutov A.R., Kogan M.I., Gudima I.A., Ivanov S.N., Naber K.G. Does Escherichia coli have pathogenic potential at a low level of bacteriuria in recurrent, uncomplicated urinary tract infection? Int J Antimicrob Agents. 2020;21:105983. Doi: 10.1016/j.ijantimicag.2020.105983.

15. Bijlsma I.G., van Dijk .L, Kusters J.G., Gaastra W. Nucleotide sequences of two fimbrial major subunit genes, pmpA and ucaA, from canine-uropathogenic Proteus mirabilis strains. Microbiology. 1995;141(6):1349–1357. Doi: 10.1099/13500872-141-6-1349.

16. Boyd E.F., Hartl D.L. Diversifying selection governs sequence polymorphism in the major adhesin proteins fimA, papA, and sfaA of Escherichia coli. J Mol Evol. 1998;47(3):258–267. Doi: 10.1007/pl00006383.

17. Johnson J.R., Stell A.L. Extended virulence genotypes of Escherichia coli strains from patients with urosepsis in relation to phylogeny and host compromise. J Infect Dis. 2000;181(1):261–272. Doi: 10.1086/315217.

18. Johnson J.R., Stell A.L., Kaster N., Fasching C., O’Bryan T.T. Novel molecular variants of allele I of the Escherichia coli P fimbrial adhesin gene papG. Infect Immun. 2001;69(4):2318–2327. Doi: 10.1128/IAI.69.4.2318-2327.2001.

19. Ejrnæs K., Stegger M., Reisner A., Ferry S., Monsen T., Holm S.E., Lundgren B., Frimodt-Møller N. Characteristics of Escherichia coli causing persistence or relapse of urinary tract infections: phylogenetic groups, virulence factors and biofilm formation. Virulence. 2011;2(6):528–537. Doi: 10.4161/viru.2.6.18189.

20. Lane M.C., Mobley H.L. Role of P-fimbrial-mediated adherence in pyelonephritis and persistence of uropathogenic Escherichia coli (UPEC) in the mammalian kidney. Kidney Int. 2007;72(1):19–25. Doi: 10.1038/sj.ki.5002230.

21. Connell H., Hedlund M., Agace W., Svanborg C. Bacterial attachment to uro-epithelial cells: mechanisms and consequences. Adv Dent Res. 1997;11(1):50–58. Doi: 10.1177/08959374970110011701.

22. Gluba A., Banach M., Hannam S., Mikhailidis D.P., Sakowicz A., Rysz J. The role of Toll-like receptors in renal diseases. Nat Rev Nephrol. 2010;6(4):224–235. Doi: 10.1038/nrneph.2010.16.

23. Wei Y., Li K., Wang N., Cai G.D., Zhang T., Lin Y., Gui B.S., Liu E.Q., Li Z.F., Zhou W. Activation of endogenous anti-inflammatory mediator cyclic AMP attenuates acute pyelonephritis in mice induced by uropathogenic Escherichia coli. Am J Pathol. 2015;185(2):472–484. Doi: 10.1016/j.ajpath.2014.10.007.

24. Laestadius A., Richter-Dahlfors A., Aperia A. Dual effects of Escherichia coli alpha-hemolysin on rat renal proximal tubule cells. Kidney Int. 2002;62(6):2035–2042. Doi: 10.1046/j.1523-1755.2002.00661.x.

25. Trifillis A.L., Donnenberg M.S., Cui X., Russell R.G., Utsalo S.J., Mobley H.L., Warren J.W. Binding to and killing of human renal epithelial cells by hemolytic P-fimbriated E. coli. Kidney Int. 1994;46(4):1083–1091. Doi: 10.1038/ki.1994.370.

26. Cavalieri S.J., Snyder I.S. Effect of Escherichia coli alpha-hemolysin on human peripheral leukocyte viability in vitro. Infect Immun. 1982;36(2):455–461. PMID: 7044971; PMCID: PMC351249.9.

27. Uhlén P., Laestadius A., Jahnukainen T., Söderblom T., Bäckhed F., Celsi G., Brismar H., Normark S., Aperia A., Richter-Dahlfors A. Alpha-haemolysin of uropathogenic E. coli induces Ca2+ oscillations in renal epithelial cells. Nature. 2000;405(6787):694–697. Doi: 10.1038/35015091. PMID: 10864327.

28. Samuelsson P., Hang L., Wullt B., Irjala H., Svanborg C. Toll-like receptor 4 expression and cytokine responses in the human urinary tract mucosa. Infect Immun. 2004;72(6):3179–3186. Doi: 10.1128/IAI.72.6.3179-3186.2004.

29. Li K., Wu K.Y., Wu W., Wang N., Zhang T., Choudhry N., Song Y., Farrar C.A., Ma L., Wei L.L., Duan Z.Y., Dong X., Liu E.Q., Li Z.F., Sacks S.H., Zhou W. C5aR1 promotes acute pyelonephritis induced by uropathogenic E. coli. JCI Insight. 2017;2(24):e97626. Doi: 10.1172/jci.insight.97626.

30. Uematsu S., Akira S. Toll-like receptors and innate immunity. J Mol Med (Berl). 2006;84(9):712–725. Doi: 10.1007/s00109-006-0084-y.

31. El-Achkar T.M., Huang X., Plotkin Z., Sandoval R.M., Rhodes G.J., Dagher P.C. Sepsis induces changes in the expression and distribution of Toll-like receptor 4 in the rat kidney. Am J Physiol Renal Physiol. 2006;290(5):F1034–1043. Doi: 10.1152/ajprenal.00414.2005.

32. Dagher P.C., Basile D.P. An expanding role of Toll-like receptors in sepsis-induced acute kidney injury. Am J Physiol Renal Physiol. 2008;294(5):F1048–1049. Doi: 10.1152/ajprenal.00125.2008.

33. Vysakh A., Raji N.R., Suma D., Jayesh K., Jyothis M., Latha M.S. Role of antioxidant defence, renal toxicity markers and inflammatory cascade in disease progression of acute pyelonephritis in experimental rat model. Microb Pathog. 2017;109:189–194. Doi: 10.1016/j.micpath.2017.05.047.

34. Sullivan M.J., Ulett G.C. Evaluation of hematogenous spread and ascending infection in the pathogenesis of acute pyelonephritis due to group B streptococcus in mice. Microb Pathog. 2020;138:103796. Doi: 10.1016/j.micpath.2019.103796.

35. Heinzelmann M., Mercer-Jones M.A., Passmore J.C. Neutrophils and renal failure. Am J Kidney Dis. 1999;34(2):384–399. Doi: 10.1016/s0272-6386(99)70375-6.

36. Ragnarsdóttir B., Svanborg C. Susceptibility to acute pyelonephritis or asymptomatic bacteriuria: host-pathogen interaction in urinary tract infections. Pediatr Nephrol. 2012;27(11):2017–2029. Doi: 10.1007/s00467-011-2089-1.

37. Agace W.W., Hedges S.R., Ceska M., Svanborg C. Interleukin-8 and the neutrophil response to mucosal gram-negative infection. J Clin Invest. 1993;92(2):780–785. Doi: 10.1172/JCI116650.

38. Godaly G., Proudfoot A.E., Offord R.E., Svanborg C., Agace W.W. Role of epithelial interleukin-8 (IL-8) and neutrophil IL-8 receptor A in Escherichia coli-induced transuroepithelial neutrophil migration. Infect Immun. 1997;65(8):3451–3456. PMID: 9234811; PMCID: PMC175488.

39. Glauser M.P., Lyons J.M., Braude A.I. Prevention of chronic experimental pyelonephritis by suppression of acute suppuration. J Clin Invest. 1978;61(2):403–407. Doi: 10.1172/JCI108951.

40. Sullivan M.J., Harvey R.A., Shimamura T. The effects of cobra venom factor, an inhibitor of the complement system, on the sequence of morphological events in the rat kidney in experimental pyelonephritis. Yale J Biol Med. 1977;50(3):267–273. PMID: 329591; PMCID: PMC2595429.7.

41. Ali A.S., Townes C.L., Hall J., Pickard R.S. Maintaining a sterile urinary tract: the role of antimicrobial peptides. J Urol. 2009;182(1):21–28. Doi: 10.1016/j.juro.2009.02.124.

42. Orskov I., Ferencz A., Orskov F. Tamm-Horsfall protein or uromucoid is the normal urinary slime that traps type 1 fimbriated Escherichia coli. Lancet. 198019;1(8173):887. Doi: 10.1016/s0140-6736(80)91396-3.

43. Dulawa J., Jann K., Thomsen M., Rambausek M., Ritz E. Tamm Horsfall glycoprotein interferes with bacterial adherence to human kidney cells. Eur J Clin Invest. 1988;18(1):87–91. Doi: 10.1111/j.1365-2362.1988.tb01171.x.

44. Selsted M.E., Ouellette A.J. Mammalian defensins in the antimicrobial immune response. Nat Immunol. 2005;6(6):551–557. Doi: 10.1038/ni1206.

45. Weichhart T., Haidinger M., Hörl W.H., Säemann M.D. Current concepts of molecular defence mechanisms operative during urinary tract infection. Eur J Clin Invest. 2008;38(2):29–38. Doi: 10.1111/j.1365-2362.2008.02006.x.

46. Li B., Haridas B., Jackson A.R., Cortado H., Mayne N., Kohnken R., Bolon B., McHugh K.M., Schwaderer A.L., Spencer J.D., Ching C.B., Hains D.S., Justice S.S., Partida-Sanchez S., Becknell B. Inflammation drives renal scarring in experimental pyelonephritis. Am J Physiol Renal Physiol. 20171;312(1):F43–F53. Doi: 10.1152/ajprenal.00471.2016.

47. Melican K., Boekel J., Månsson L.E., Sandoval R.M., Tanner G.A., Källskog O., Palm F., Molitoris B.A., Richter-Dahlfors A. Bacterial infection-mediated mucosal signalling induces local renal ischaemia as a defence against sepsis. Cell Microbiol. 2008;10(10):1987–1998. Doi: 10.1111/j.1462-5822.2008.01182.x.

48. Molitoris B.A. Ischemia-induced loss of epithelial polarity: potential role of the actin cytoskeleton. Am J Physiol. 1991;260(2):F769–778. Doi: 10.1152/ajprenal.1991.260.6.F769.

49. Boekel J., Källskog O., Rydén-Aulin M., Rhen M., Richter-Dahlfors A. Comparative tissue transcriptomics reveal prompt inter-organ communication in response to local bacterial kidney infection. BMC Genomics. 2011;12:123. Doi: 10.1186/1471-2164-12-123.

50. Goligorsky M.S., Lieberthal W., Racusen L., Simon E.E. Integrin receptors in renal tubular epithelium: new insights into pathophysiology of acute renal failure. Am J Physiol. 1993;264(1 Pt 2):F1–8. Doi: 10.1152/ajprenal.1993.264.1.F1.

51. Craig W.D., Wagner B.J., Travis M.D. Pyelonephritis: radiologic-pathologic review. Radiographics. 2008;28(1):255–277. Doi: 10.1148/rg.281075171.

52. Demertzis J., Menias C.O. State of the art: imaging of renal infections. Emerg Radiol. 2007;14(1):13–22. Doi: 10.1007/s10140-007-0591-3.

53. Choudhry N., Li K., Zhang T., Wu K.Y., Song Y., Farrar C.A., Wang N., Liu C.F., Peng Q., Wu W., Sacks S.H., Zhou W. The complement factor 5a receptor 1 has a pathogenic role in chronic inflammation and renal fibrosis in a murine model of chronic pyelonephritis. Kidney Int. 2016;90(3):540–554. Doi: 10.1016/j.kint.2016.04.023.

54. Chevalier R.L., Forbes M.S., Thornhill B.A. Ureteral obstruction as a model of renal interstitial fibrosis and obstructive nephropathy. Kidney Int. 2009;75(11):1145–1152. Doi: 10.1038/ki.2009.86.

55. Oxburgh L., de Caestecker M.P. Ischemia-reperfusion injury of the mouse kidney. Methods Mol Biol. 2012;886:363–379. Doi: 10.1007/978-1-61779-851-1_32.

56. Becknell B., Schober M., Korbel L., Spencer J.D. The diagnosis, evaluation and treatment of acute and recurrent pediatric urinary tract infections. Expert Rev Anti Infect Ther. 2015;13(1):81–90. Doi: 10.1586/14787210.2015.986097.

57. Park Y.S. Renal scar formation after urinary tract infection in children. Korean J Pediatr. 2012;55(10):367–370. Doi: 10.3345/kjp.2012.55.10.367.

58. Peters C., Rushton H.G. Vesicoureteral reflux associated renal damage: congenital reflux nephropathy and acquired renal scarring. J Urol. 2010;184(1):265–273. Doi: 10.1016/j.juro.2010.03.076.

59. Gudmundsson G.H., Agerberth B., Odeberg J., Bergman T., Olsson B., Salcedo R. The human gene FALL39 and processing of the cathelin precursor to the antibacterial peptide LL-37 in granulocytes. Eur J Biochem. 1996;238(2):325–332. Doi: 10.1111/j.1432-1033.1996.0325z.x.

60. Ren Y., Garvin J.L., Liu R., Carretero O.A. Cross-talk between arterioles and tubules in the kidney. Pediatr Nephrol. 2009;24(1):31–35. Doi: 10.1007/s00467-008-0852-8.

61. Briggs J.P., Schnermann J. The tubuloglomerular feedback mechanism: functional and biochemical aspects. Annu Rev Physiol. 1987;49:251–273. Doi: 10.1146/annurev.ph.49.030187.001343.

62. Boekel J., Källskog O., Rydén-Aulin M., Rhen M., Richter-Dahlfors A. Comparative tissue transcriptomics reveal prompt inter-organ communication in response to local bacterial kidney infection. BMC Genomics. 201121;12:123. Doi: 10.1186/1471-2164-12-123.

63. McLellan L.K., Hunstad D.A. Urinary Tract Infection: Pathogenesis and Outlook. Trends Mol Med. 2016;22(11):946–957. Doi: 10.1016/j.molmed.2016.09.003.

64. Fischer H., Lutay N., Ragnarsdóttir B., Yadav M., Jönsson K., Urbano .A, Al Hadad A., Rämisch S., Storm P., Dobrindt U., Salvador E., Karpman D., Jodal U.,

Svanborg C. Pathogen specific, IRF3-dependent signaling and innate resistance to human kidney infection. PLoS Pathog. 2010;6(9):e1001109. Doi: 10.1371/journal.ppat.1001109.

65. Frendéus B., Godaly G., Hang L., Karpman D., Lundstedt A.C., Svanborg C. Interleukin 8 receptor deficiency confers susceptibility to acute experimental pyelonephritis and may have a human counterpart. J Exp Med. 2000;192(6):881-890. Doi: 10.1084/jem.192.6.881.

66. Yin X., Hou T., Liu Y., Chen J., Yao Z., Ma C., Yang L., Wei L. Association of Toll-like receptor 4 gene polymorphism and expression with urinary tract infection types in adults. PLoS One. 2010;5(12):e14223. Doi: 10.1371/journal.pone.0014223.

67. Hawn T.R., Scholes D., Wang H., Li S.S., Stapleton A.E., Janer M., Aderem A., Stamm W.E., Zhao L.P., Hooton T.M. Genetic variation of the human urinary tract innate immune response and asymptomatic bacteriuria in women. PLoS One. 2009;4(12):e8300. Doi: 10.1371/journal.pone.0008300.

68. Smithson A., Sarrias M.R., Barcelo J., Suarez B., Horcajada J.P., Soto S.M., Soriano A., Vila J., Martinez J.A., Vives J., Mensa J., Lozano F. Expression of interleukin-8 receptors (CXCR1 and CXCR2) in premenopausal women with recurrent urinary tract infections. Clin Diagn Lab Immunol. 2005;12(12):1358–1363. Doi: 10.1128/CDLI.12.12.1358-1363.2005.

69. Artifoni L., Negrisolo S., Montini G., Zucchetta P., Molinari P.P., Cassar W., Destro R., Anglani F., Rigamonti W., Zacchello G., Murer L. Interleukin-8 and CXCR1 receptor functional polymorphisms and susceptibility to acute pyelonephritis. J Urol. 2007;177(3):1102–1106. Doi: 10.1016/j.juro.2006.10.037.

70. Hussein A., Askar E., Elsaeid M., Schaefer F. Functional polymorphisms in transforming growth factor-beta-1 (TGFbeta-1) and vascular endothelial growth factor (VEGF) genes modify risk of renal parenchymal scarring following childhood urinary tract infection. Nephrol Dial Transplant. 2010;25(3):779–785. Doi: 10.1093/ndt/gfp532.

71. Kuroda S., Solari V., Puri P. Association of transforming growth factor-beta1 gene polymorphism with familial vesicoureteral reflux. J Urol. 2007;178(4 Pt 2):1650–1653. Doi: 10.1016/j.juro.2007.03.199.

72. Leffler H., Svanborg-Edén C. Chemical identification of a glycosphingolipid receptor for Escherichia coli attaching to human urinary tract epithelial cells and agglutinating human erythrocytes. FEMS Microbiol Lett. 1980;8(3):127–134. Doi: 10.1111/j.1574-6968.1980.tb05064.x.

73. Lindstedt R., Larson G., Falk P., Jodal U., Leffler H., Svanborg C. The receptor repertoire defines the host range for attaching Escherichia coli strains that recognize globo-A. Infect Immun. 1991;59(3):1086–1092. PMID: 1671774.

Об авторах / Для корреспонденции

А в т о р д л я с в я з и: М. И. Коган – д.м.н., профессор, заслуженный деятель науки РФ, заведующий кафедрой урологии и репродуктивного здоровья человека (с курсом детской урологии-андрологии) ФГБОУ ВО «Ростовский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения РФ, Ростов-на-Дону, Россия; e-mail: dept_kogan@mail.ru

Также по теме