Точковые соматические мутации в развитии рака мочевого пузыря: ключевые события канцерогенеза, диагностические маркеры и мишени для терапии


Д.С. Михайленко, М.В. Немцова

Научно-исследовательский институт урологии и интервенционной радиологии им. Н.А. Лопаткина – филиал Федерального государственного бюджетного учреждения «Национальный медицинский исследовательский радиологический центр» Министерства здравоохранения Российской Федерации; Федеральное государственное бюджетное научное учреждение «Медико-генетический научный центр»; ГБОУ ДПО «Российская медицинская академия последипломного образования» Министерства здравоохранения Российской Федерации
В основе развития рака мочевого пузыря (РМП) лежат разнообразные молекулярно-генетические нарушения в соматических клетках: точковые мутации, протяженные делеции в областях локализации генов-супрессоров, амплификация онкогенов, аберрантное метилирование ДНК, изменения паттерна экспрессии регуляторных РНК и массы структурных генов. Из всего перечисленного выше точковые мутации обладают наибольшей потенциальной ценностью как диагностические маркеры, поскольку они являются частым событием канцерогенеза, характеризуют инициацию и дальнейшую клональную эволюцию злокачественной опухоли, представляют собой изменение ДНК, выявляемое рутинными молекулярно-генетическими методами. Если обратиться к классификации РМП по клиническим признакам, 90% случаев РМП представлены уротелиальной карциномой, у 80% пациентов наблюдают поверхностные и у 20% – мышечно-инвазивные опухоли. За различиями в морфологической классификации, стадировании и прогнозе РМП стоят разные патогенетические пути развития опухолей. Поверхностный РМП развивается через стадию гиперплазии, для него характерны активирующие мутации в генах FGFR3, PIK3CA, HRAS, ERBB2, TERT и некоторых других. Показано, что частые точковые мутации FGFR3, PIK3CA и TERT присутствуют в опухолевых клетках в осадке мочи и могут рассматриваться как маркеры для неинвазивной молекулярно-генетической диагностики первичного РМП и мониторинга рецидива заболевания. Мышечно-инвазивный РМП проходит стадии дисплазии и карциномы in situ, при которых сначала возникают мутации в ключевых генах-супрессорах (ТР53 и RB1) и ряде генов ремоделинга хроматина. Это приводит к нестабильности генома и множественным хромосомным аберрациям, которые подвергаются отбору в ходе дальнейшей клональной эволюции опухоли в сторону преобладания более злокачественных субклонов. В настоящем обзоре систематизированы сведения об основных мутациях в канцерогенезе РМП, их роли в прогрессировании первичной опухоли, метастазировании и значении как мишеней для диагностики и таргетной терапии.

Ежегодно в мире регистрируют более 330 тыс. случаев рака мочевого пузыря (РМП), представляющего собой актуальную проблему современной онкологии [1]. В основе развития РМП лежат разнообразные молекулярно-генетические нарушения в соматических клетках: точковые мутации, протяженные делеции (потеря гетерозиготности) в областях локализации генов-супрессоров, амплификация онкогенов, аберрантное метилирование ДНК, изменения паттерна экспрессии регуляторных РНК и большого количества структурных генов. Из всего перечисленного выше точковые мутации обладают наибольшей потенциальной ценностью как диагностические маркеры, поскольку они служат частым событием канцерогенеза, характеризуют инициацию и дальнейшую клональную эволюцию злокачественной опухоли, представляют собой изменение ДНК, выявляемое рутинными молекулярно-генетическими методами. В первую очередь представляют интерес те генетические изменения, на основе которых можно диагностировать РМП по клеткам в осадке мочи (в том числе рецидивы заболевания), выделять прогностические группы пациентов и придерживаться разной тактики наблюдения после удаления первичной опухоли. Если обратиться к классификации РМП по клиническим признакам, то 90% случаев РМП представлены уротелиальной карциномой, у 80% пациентов наблюдают поверхностные и у 20% – мышечно-инвазивные опухоли, отдельную группу составляет карцинома in situ (CIS), которая характеризуется высоким риском прогрессирования и встречается в качестве фонового изменения у 50% пациентов с мышечно-инвазивным РМП [2]. За различиями в морфологической классификации, стадировании и прогнозе РМП стоят разные паттерны мутаций. Например, для инвазивного рака характерны множественные делеции районов локализации генов-супрессоров (3р, 5q, 14q, 9q и др.), самой частой из которых является делеция 9р21 с генами-супрессорами ARF, CDKN2A, CDKN2B, и он развивается через стадию CIS. Напротив, к характерным чертам поверхностных опухолей относятся активирующие мутации и гиперэкспрессия протоонкогенов (FGFR3, ERBB2, HRAS и др.), поверхностный РМП развивается через стадию гиперплазии, часто бывает мультифокальным и рецидивирующим [3, 4]. Проведенные полногеномные исследования существенно дополнили данные о механизмах развития поверхностного и инвазивного РМП, выявили новые мутации-драйверы, способствующие рецидиву поверхностного рака, а также его переходу в инвазивный РМП и последующему метастазированию [5]. В настоящем обзоре систематизированы сведения об основных мутациях в канцерогенезе РМП, их роли в прогрессировании первичной опухоли, метастазировании и значении как мишеней для диагностики и таргетной терапии.

Локализация наиболее частых точковых мутаций при РМП

В настоящее время идентифицированы сотни мутаций и десятки протоонкогенов и генов-супрессоров, задействованных в канцерогенезе РМП. Среди этого многообразия генетических нарушений можно выделить точковые мутации, в основном однонуклеотидные замены, которые встречаются с высокой частотой (более 10%) в первичных опухолях, локализованы в «горячих точках» мутагенеза нескольких ключевых онкогенов и рассматриваются как потенциальные диагностические маркеры РМП.

Мутации в гене FGFR3. Ген FGFR3 локализован в области 4р16.3, содержит 19 экзонов, из которых в образовании полноразмерного транскрипта участвуют экзоны 2–18 [6]. По различным данным, от 50 до 80% первичного уротелиального рака при поверхностном РМП несут мутации FGFR3, тогда как в инвазивных опухолях и их метастазах эта частота составляет около 10% [5, 7]. Ген FGFR3 принадлежит к семейству генов трансмембранных рецепторов FGFR1-4, которые кодируют гликопротеины – рецепторы фактора роста фибробластов (FGF). После связывания с лигандом рецептор димеризуется и активирует тирозинкиназный домен. FGFR3 задействован в PIK3CA/AKT1-сигнальном пути. Почти все описанные миссенс-мутации находятся между Ig-подобными доменами или в трансмембранном домене, способствуя прочной димеризации и конститутивной активации FGFR3 по механизму образования дисульфидных мостиков или иных прочных взаимодействий. Локализация «горячих точек» – экзон 7 (кодоны 248 и 249) и экзон 10 (кодоны 373 и 375) [5, 8–10]. Применение тест-систем для выявления мутаций FGFR3 методом ПЦР в реальном времени или ПЦР с последующим мини-секвенированием показало целесообразность использования соматических мутаций этого гена как маркеров РМП в первичной диагностике заболевания [10, 11]. Определение специфичных для поверхностного РМП мутаций актуально не только при диагностике первичного РМП, но и даже в большей степени при мониторинге рецидива опухоли. После удаления первичного поверхностного рака необходимо регулярно проводить цистоскопию, так как в 70% случаев в последующем развивается рецидив РМП [12]. Однако проведение цистоскопии сопряжено со значительным дискомфортом для пациента и результаты анализа соматических мутаций в осадке мочи, аналитическая чувствительность которого достигает 80%, могли бы служить критерием отбора пациентов для проведения этой диагностической процедуры [13]. Проблему низкого содержания мутантных аллелей FGFR3 на фоне избытка нормальной ДНК при мониторинге рецидива РМП пытались решить с помощью глубокого таргетного ресеквенирования на одной из платформ секвенирования следующего поколения (NGS – next generation sequencing). Этот метод позволил выявить мутации FGFR3 при доле мутантных аллелей, равной 0,02%. Однако в этом случае возникает вопрос о клинической значимости мутаций – во-первых, соматические мутации FGFR3 могут возникнуть еще на стадии предраковых изменений до морфологически сформированной опухоли), во-вторых, конкордантность результатов поиска мутаций в осадке мочи и первичной опухоли у одного и того же пациента составляет около 90% [14]. По данным мета-анализа и обзоров, активирующие точковые мутации FGFR3 ассоциированы с поверхностным РМП, ранней стадией заболевания, высоко- и умереннодифференцированной уротелиальной карциномой, относительно благоприятным прогнозом при оценке выживаемости пациентов с РМП [9, 10].

Мутации в гене PIK3CA. Миссенс-мутации PIK3CA встречаются в 15–25% случаев поверхностного РМП и значительно реже при инвазивном РМП. Они локализуются преимущественно в спиральном домене (Е542К и Е545К) и киназном домене (Н1047R). Зачастую мутации сопряжены с потерей гетерозиготности (LOH – loss of heterozygosity, или аллельными делециями) гена PTEN, продукт которого ингибирует сигнальный путь PIK3CA/AKT. Хотя мутации в указанных доменах обладают сходным трансформирующим эффектом в клеточных линиях, отношение частоты мутаций в киназном и спиральном доменах варьируется в зависимости от типа опухоли: от 0,29 в РМП до 2 в раке эндометрия, что указывает на возможные различия в механизмах активации сигнального пути PIK3CA/AKT [15]. В опухолях других типов преобладают мутации Е542К и Е545К, тогда как в уротелиальной карциноме чаще встречаются мутации в киназном домене [16]. Мутации FGFR3 и PIK3CA происходят независимо друг от друга, и около 20% случаев поверхностного РМП с мутациями хотя бы в одном из этих генов несут их сочетание. Предполагают, что мутации FGFR3 и PIK3CA в одной опухолевой клетке могут потенциировать действие друг друга [10].

Мутации в гене TERT. Аберрантная реактивация гена теломеразы TERT наблюдается в 90% злокачественных новообразований, помогая опухолевым клеткам преодолевать лимит делений, обусловленный критическим укорочением длины теломерных повторов на концах хромосом. В уротелиальной карциноме описаны мутации в позициях -124G/A и -146G/A от инициирующего кодона ATG, которые приводят к возникновению новых сайтов связывания транскрипционных факторов семейства ETS и многократному усилению экспрессии гена TERT [17]. Мутации в промоторе TERT рассматривают как инициирующие мутации-драйверы, они встречаются на ранних этапах развития РМП. Частота мутаций TERT составляет около 70% в первичных опухолях, что делает их перспективной мишенью для диагностики наравне с мутациями FGFR3. Мутация -124G/A является наиболее частой (40–60 % случаев), затем следует мутация -146G/A (10–13% случаев), в единичных образцах РМП встречаются мутации в близлежащих нуклеотидах или в тех же, но с заменой гуанина не на аденин, а на другой нуклеотид предположительно с тем же канцерогенным эффектом: -124G/Т, -138G/А, -141С/А и некоторые другие [18–20]. В осадке мочи чувствительность выявления мутаций TERT варьируется в пределах 50–60%, что несколько выше, чем у мутаций FGFR3. Однако специфичность мутаций в промоторе TERT существенно меньше, чем у мутаций FGFR3: 89% при сравнении со здоровым контролем и 74% при определении рецидива РМП [21]. К тому же эти мутации происходят примерно с той же частотой уже на стадии предраковых изменений – гиперплазии и дисплазии, что позволяет рассматривать их как ранние скрининговые маркеры, но делает невозможным диагностику РМП по осадку мочи только на основании мутаций TERT [22]. В связи с этим мутации FGFR3, PIK3CA и TERT целесообразно объединить в одну систему маркеров – точковых соматических мутаций, возникающих в РМП, в том числе в рецидивирующих опухолях.

Полногеномные исследования и схемы развития РМП

Механизмы развития РМП и прогностические критерии, основанные на молекулярно-генетических характеристиках опухоли, стали интенсивно изучать с появлением методов NGS. Накопленные данные о генетических нарушениях при РМП позволили составить схему патогенеза РМП на молекулярном уровне и описать процессы, приводящие к инвазивному и поверхностному РМП (см. рисунок). Эти два типа РМП помимо выраженных различий в течении и прогнозе заболевания также имеют принципиальные различия в патогенезе на молекулярном уровне. Поверхностный РМП развивается на участке поля канцеризации, в том числе и как мультифокальная опухоль, при этом ему предшествует гиперплазия уротелия. Уже на стадии гиперплазии происходят мутации в онкогенах FGFR3 и HRAS, делеции в районе 9q (причем мутации FGFR3 и семейства генов RAS происходят независимо друг от друга). Затем приобретаются дополнительные нарушения (мутации PIK3CA, STAG2 и другие), что приводит к образованию поверхностного РМП. Напротив, предраковые изменения инвазивного РМП включают стадию дисплазии с мутациями ТР53, амплификацией E2F3, крупными аберрациями хромосомы 9 в отсутствие активирующих мутаций в FGFR3 и HRAS, затем стадию CIS с инактивацией RB1. После этого на месте CIS развивается инвазивный рак с большим количеством дополнительных аберраций (делеции PTEN и FHIT, потери 2q, 8p, 11q, увеличение количества копий 20q и др.). Практически не встречается сочетаний описанных двух паттернов генетических нарушений; в частности, показана выраженная отрицательная корреляция между мутациями ТР53 и FGFR3, HRAS. Частично паттерн мутаций и аллельных делеций при формировании инвазивного РМП (делеции TP53, RB1) совпадает с профилем мутаций при переходе рецидива поверхностного РМП в инвазивный рак и образовании метастазов, однако метастазирование сопряжено и с другими геномными изменениями [3, 5, 6, 23, 24]. Основные вехи двух описанных патогенетических путей были изучены еще до развития NGS-технологий, однако лишь в последние годы в ходе реализации проектов с применением NGS стало ясно, что множественным хромосомным аберрациям при инвазивном РМП предшествуют точковые мутации в генах, влияющих на сегрегацию хроматид в митозе (STAG1/2 – гены когезина, а также гены ESPL1, SMC1-3), на структуру хроматина (KDM6A, MLL2, ARID1A – каждый из них мутирует в 20–30% случаев инвазивного РМП) [5]. Высокая частота мутаций в генах, участвующих в ремоделинге хроматина, показана и в других исследованиях – мутации в гене деметилазы гистонов UTX встречаются в 21% случаев РМП, ARID1A1, CREBBP и EP300 – в 13%, NCOR1, CHD6, MLL – в 5% [24]. Вероятно, вследствие этих мутаций растет риск неправильного расхождения хроматид, нарушений в механизме гомологичной рекомбинации при репарации двухцепочных разрывов ДНК и как следствие – возникают множественные внутренние делеции и несбалансированные перестройки. Совокупность генетических нарушений в инвазивном РМП можно охарактеризовать как хромотрипсис – одномоментное образование множественных сложных хромосомных перестроек в ходе негомологичной рекомбинации. Наиболее часто делеции затрагивают хромосому 9 и приводят к утрате генов-супрессоров CDKN2A и CDKN2B (9p21), PTCH1 (9q22), TSC1 (9q34), BRINP1 (9q33), а также участки хромосом 2q, 5q, 8р и др. [5, 25, 26]. Подобные явления описаны при мутациях ARID1A1 при карциноме яичников, а точковые инактивирующие мутации PBRM1 (этот ген участвует в поддержании нормальной упаковки хроматина) являются вторыми по частоте после мутаций VHL мутациями-драйверами, лежащими в начале филогенетического дерева развития светлоклеточной карциномы почки [23]. С целью изучения генетических особенностей перехода поверхностного РМП и его рецидивов в инвазивные опухоли были секвенированы основные онкогены и гены-супрессоры в мультифокальных уротелиальных карциномах, имеющих как поверхностные, так и инвазивные структуры. Показано, что такой переход сопровождается приобретением характерных черт CIS и инвазивного РМП: биаллельных делеций CDKN2A, LOH участков хромосомы 9, мутаций ТР53. В изученных мультифокальных опухолях инвазивный и неинвазивный компоненты имели общие мутации-драйверы в генах ремоделинга хроматина ARID1A, MLL2, гена репарации MLH1, генов-кандидатов поверхностной уротелиальной карциномы HRAS, PIK3CA, FGFR3, что указывает на их происхождение из общего клона поверхностного РМП. Кроме того, в поверхностных опухолях показаны мутация и гиперэкспрессия гена ERBB2. В этом исследовании были выявлены и другие редкие точковые мутации, различающиеся в инвазивном и неинвазивном компонентах РМП. Однако, во-первых, авторами было применено таргетное ресеквенирование 409 генов, входящих в панель CCP (Applied Biosystems), методом полупроводникового секвенирования на Ion PGM (для полного профилирования соматических мутаций целесообразно применять глубокое секвенирование экзома на платформе Illumina) [27]. Во-вторых, был использован архивный материал в парафиновых блоках. На результаты NGS могут оказывать влияние особенности фиксации ткани для гистологического анализа. Имеются данные о том, что при высокой конкордантности профилирования соматических мутаций в образцах свежезамороженной опухоли и соответствующих ей парафиновых блоках после 3 лет хранения различия в экспериментальных данных экзомного секвенирования ДНК и секвенирования транскриптома могут достигать 20% [28]. В низкодифференцированном мультифокальном РМП даже при относительно низкой частоте встречаемости в нем мутаций FGFR3 участки папиллярного экзофитного роста несут эти мутации, что еще раз подчеркивает роль FGFR3 как гена-кандидата поверхностного РМП [29]. Интересно отметить, что около 5% уротелиальных карцином при РМП составляют микропапиллярные уротелиальные карциномы – высокозлокачественные опухоли с неблагоприятным прогнозом. Таргетное ресеквенирование 182 генов на платформе Illumina показало, что мутации в экстрацеллюлярном домене ERBB2 несут 40% микропапиллярных уротелиальных карцином, тогда как в «обычных» уротелиальных карциномах мутации ERBB2 были обнаружены лишь в 9% случаев. В микропапиллярных опухолях точковые мутации были представлены миссенс-мутациями S310F, S310Y, R157W, при этом не было отмечено случаев амплификации и/или гиперэкспрессии ERBB2 (напротив, в уротелиальных карциномах около 6% случаев несут амплификацию гена ERBB2 и значительно большее количество опухолей гиперэкспрессируют рецептор ERBB2) [30].

Клональная эволюция уротелиальных карцином при РМП и мутации с прогностическим значением

Предложенная в предыдущем разделе схема объясняет развитие поверхностного и инвазивного РМП посредством двух различных механизмов и представляют яркую иллюстрацию клинической гетерогенности онкологического заболевания, обусловленной генетической гетерогенностью. Тем не менее среди указанных двух типов РМП существуют подгруппы с разным прогнозом, которые сложно обосновать лишь с помощью схемы приобретения частых мутаций. Большей предиктивной ценностью в этом случае обладают экспрессионные профили, хотя комбинации генов как классификаторы РМП существенно разнятся в зависимости от дизайна эксперимента и его методических особенностей. Так, в одном исследовании было выделено 4 кластера образцов, в другом – базальный и люминальный подтипы, в третьем – базальный, люминальный и р53-подобный, также описана классификация на подтипы UroA, UroB, рак с геномной нестабильностью (GU), инфильтрирующий рак и опухоль, подобную сквамозной карциноме (SCCL) [5]. На основе указанных классификаций можно прогнозировать, например, резистентность к цисплатину у р53-подобного РМП. Что касается изучения клональной эволюции РМП, то наиболее информативными представляются NGS-исследования. Так, проведено полногеномное секвенирование 14 образцов РМП, которое показало наличие субклонов в первичной опухоли. В качестве мутаций-драйверов фигурировали точковые мутации в генах FGFR3, TP53, CDKN2A, RYR2, B3GNT9, PIEZO2, FAT1, TSC1, FMN1, амплификация гена MDM2. Как и в ряде других NGS-исследований РМП, показано большое значение мутаций-драйверов в генах, влияющих на структуру хроматина (ARID1A, MLL2, KDM6A, STAG2), особенно в опухолях с FGFR3 «дикого типа» [31, 32]. Особой прогностической ценностью обладают маркеры, которые могут помочь уточнить прогноз при пограничных стадиях заболевания (Т) и степенях дифференцировки опухоли (G) с учетом уже имеющейся клинической классификации и одобренных протоколов лечения, например, случаи РМП ранней стадии Т1 низкодифференцированных опухолей G3 (Т1G3). С помощью сравнительной геномной гибридизации на микрочипах показано, что опухоли Т1G3 представляют собой гетерогенную группу, которую можно разделить на 4 прогностических кластера по возрастанию степени злокачественности: I – мутации FGFR3, отдельные участки LOH 17р и 9р без хромотрипсиса, II – амплификация участков 1q, 7 и 15 хромосом, III – мутации ТР53 (19% на стадии Т1а и более 50% – на поздних стадиях), отсутствие мутаций FGFR3, хромотрипсис (но с относительно низкой частотой потери хромосомы 9), IV – ярко выраженный хромотрипсис. В целом метастазирующий РМП ассоциирован с делециями 10q (LOH в области локализации гена-супрессора PTEN), 16q и 22q, амплификациями 10p, 1q, 12p и 19 хромосом [33, 34].

Наиболее активным в метастатической уротелиальной карциноме представляется сигнальный путь PIK3CA/AKT1/mTOR, который может быть подавлен ингибиторами mTOR (эверолимус, темсиролимус, ингибитор AKT – МК2206). Также для 6–10% таких опухолей характерна активация HER2 вследствие амплификации гена ERBB2, ингибиторы которого (трастузумаб, пертузумаб, лапатиниб) уже используются при лечении других онкологических заболеваний. В отдельных случаях могут оказаться полезными ингибиторы FGFR3 (пазопаниб) и FGFR1 (патопаниб) [35, 36]. Экспериментальный препарат МК-2206 направленно ингибирует PIK3CA с миссенс-мутациями в спиральном домене, он рассматривается как потенциальный препарат для лечения тех поверхностных РМП, в том числе и рецидивов, которые характеризуются мутациями Е542К и Е545К [37].

Интересно, что при обработке ингибиторами FGFR1-3 линий опухолевых клеток РМП в них в ходе клональной эволюции могут возникать мутации, обеспечивающие резистентность к тому или иному ингибитору. Например, резистентность к ингибитору AZ12908010 возникает в опухолях с уже имеющейся мутацией FGFR3 Y373C при появлении второй мутации V555M в том же гене. Механизм действия вторичных мутаций отличен от активирующих мутаций в 7-м и 10-м экзонах FGFR3, он связан с изменением структуры АТР-связывающего кармана рецептора и нарушением связывания с низкомолекулярным синтетическим ингибитором (ключевые аминокислотные остатки 561, 564 и 555 в полипептидах FGFR1–3 соответственно) [38]. Роль FGFR3 в развитии РМП довольно полно изучена к настоящему времени, поэтому он привлекает наибольшее внимание как мишень для таргетной терапии: разработаны антитела к нормальному и мутантному рецепторам (PRO-001, R3Mab), малые синтетические ингибиторы: TKI258 (довитиниб, «Новартис»), AZD4547 («Астра-Зенека»), PD173074 («Пфайзер»), ВМС-582664 (бриватиниб, «Бристоль Майерс») и другие агенты, которые могут быть полезными не только в лечении РМП, но и при миеломе, солидных опухолях, в которых FGFR3 также является одним из ключевых онкогенов [10, 39]. Возможно, скоро таргетная терапия будет использоваться в сопоставимой с химиотерапией долей случаев при РМП, как это уже произошло в лечении светлоклеточного рака почки и колоректального рака.

Исследования последних десяти лет с применением методов NGS показали, что первичные опухоли РМП могут развиваться по двум взаимоисключающим механизмам и ведущая роль в них принадлежит точковым мутациям. Для практической медицины результаты геномных исследований имеют большое значение. Во-первых, определены гены, точковые мутации в которых происходят при РМП наиболее часто. С учетом современных возможностей анализа точковых соматических мутаций в гетерогенном материале это открывает перспективу разработки тест-систем для диагностики РМП по ДНК из осадка мочи. Кроме того, данные о мутациях-драйверах могут помочь обоснованно подойти к назначению таргетных препаратов. Возможно, в недалеком будущем удастся существенно модернизировать и сделать более эффективной диагностику и лечение РМП с учетом мутационного профиля опухоли на разных стадиях заболевания.


Литература


1. Ferlay J., Soerjomataram I., Dikshit R., Eser S., Mathers C., Rebelo M., Parkin D.M., Forman D., Bray F. Cancer incidence and mortality worldwide: sources, methods and major patterns in GLOBOCAN 2012. Int. J Cancer. 2015;136(5): E359–E386.

2. Tan D., Lynch H.T. Principles of Molecular Diagnostics and Personalized Cancer Medicine. Lippincott Williams & Wilkins, Philadelphia (USA), 2013.

3. Pal'tsev M.A., Zaletaev D.V. Systems of genetic and epigenetic markers in the diagnosis of cancer. M.:Meditsina. 2009;384p. Russian (Пальцев М.А., Залетаев Д.В. Системы генетических и эпигенетических маркеров в диагностике онкологических заболеваний. М.:Медицина. 2009.384 c.)

4. Hoglund M. The bladder cancer genome: chromosomal changes as prognostic markers, opportunities, and obstacles. Urol. Oncol. 2012; 30(4): 533–540.

5. Knowles M.A., Hurst C.D. Molecular biology of bladder cancer: new insights into pathogenesis and clinical diversity. Nat. Rev. Cancer. 2015; 15(1): 25–41.

6. Pandith A.A., Zhah Z.A., Siddiqi M.A. Oncogenic role of fibroblast growth factor receptor 3 in tumorigenesis of urinary bladder cancer. Urol. Oncol. 2013; 31(4):398–406.

7. Guancial E.A., Werner L., Bellmunt J., Bamias A., Choueiri T.K., Ross R., Schutz F.A., Park R.S., O'Brien R.J., Hirsch M.S., Barletta J.A., Berman D.M., Lis R., Loda M., Stack E.C., Garraway L.A., Riester M., Michor F., Kantoff P.W., Rosenberg J.E. FGFR3 expression in primary and metastatic urothelial carcinoma of the bladder. Cancer Med. 2014; 3(4): 835–844.

8. Dodurga Y., Tataroglu C., Kesen Z., Satiroglu-Tufan N.L. Incidence of fibroblast growth factor receptor 3 gene (FGFR3) A248C, S249C, G372C, and T375C mutations in bladder cancer. Genet. Mol. Res. 2011;10(1):86–95.

9. Liu X., Zhang W., Geng D., He J., Zhao Y., Yu L. Clinical significance of fibroblast growth factor receptor-3 mutations in bladder cancer: a systematic review and meta-analysis. Genet. Mol. Res. 2014;13(1):1109–1120.

10. Iyer G., Milowsky M.I. Fibroblast growth factor receptor-3 in urothelial tumorigenesis. Urol. Oncol. 2013;31(3):303–311.

11. Silverberg D.M. Urothelial carcinoma of the upper urinary tract diagnosed via FGFR3 mutation detection in urine: a case report. BMC Urol. 2012;12:20.

12. Zuiverloon T.C., van der Aa M.N., van der Kwast T.H., Steyerberg E.W., Lingsma H.F., Bangma C.H., Zwarthoff E.C. Fibroblast growth factor receptor 3 mutation analysis on voided urine for surveillance of patients with low-grade non-muscle-invasive bladder cancer. Clin. Cancer Res. 2010;16(11):3011–3018.

13. Zuiverloon T.C., Tjin S.S., Busstra M. et al. Optimization of nonmuscle invasive bladder cancer recurrence detection using a urine based FGFR3 mutation assay. J. Urol. 2011;186(2):707–712.

14. Millholland J.M., Li S., Fernandez C.A., Shuber A.P. Detection of low frequency FGFR3 mutations in the urine of bladder cancer patients using next-generation deep sequencing. Res. Rep. Urol. 2012; 4: 33–40.

15. Ross R.L., Askham J.M., Knowles M.A. PIK3CA mutation spectrum in urothelial carcinoma reflects cell context-dependent signaling and phenotypic outputs. Oncogene. 2013; 32: 768–776.

16. Millis S.Z., Bryant D., Basu G., Bender R., Vranic S., Gatalica Z., Vogelzang N.J. Molecular profiling of infiltrating urothelial carcinoma of bladder and nonbladder origin. Clin. Genitourin. Cancer. 2015;13(1):e37–e49.

17. Borah S., Xi L., Zaug A.J., Powell N.M., Dancik G.M., Cohen S.B., Costello J.C., Theodorescu D., Cech T.R. TERT promoter mutations and telomerase reactivation in urothelial cancer. Science. 2015; 347(6225): 1006–1010.

18. Wu S., Huang P., Li C., Huang Y., Li X., Wang Y., Chen C., Lv Z., Tang A., Sun X., Lu J., Li W., Zhou J., Gui Y., Zhou F., Wang D., Cai Z. Telomerase reverse transcriptase gene promoter mutations help discern the origin of urogenital tumors: a genomic and molecular study. Eur. Urol. 2014; 65(2): 274–277.

19. Hurst C.D., Platt F.M., Knowles M.A. Comprehensive mutation analysis of the TERT promoter in bladder cancer and detection of mutations in voided urine. Eur. Urol. 2014; 65(2): 367–369.

20. Wang K., Liu T., Ge N., Liu L., Yuan X., Liu J., Kong F., Wang C., Ren H., Yan K., Hu S., Xu Z., Björkholm M., Fan Y., Zhao S., Liu C., Xu D. TERT promoter mutations are associated with distant metastases in upper tract urothelial carcinomas and serve as urinary biomarkers detected by a sensitive castPCR. Oncotarget. 2014;5(23):12428–12439.

21. Allory Y., Beukers W., Sagrera A., Flández M., Marqués M., Márquez M., van der Keur K.A., Dyrskjot L., Lurkin I., Vermeij M., Carrato A., Lloreta J., Lorente J.A., Carrillo-de Santa Pau E., Masius R.G., Kogevinas M., Steyerberg E.W., van Tilborg A.A., Abas C., Orntoft T.F., Zuiverloon T.C., Malats N., Zwarthoff E.C., Real F.X. Telomerase reverse transcriptase promoter mutations in bladder cancer: high frequency across stages, detection in urine, and lack of association with outcome. Eur. Urol. 2014; 65(2): 360–366.

22. Kinde I., Munari E., Faraj S.F., Hruban R.H., Schoenberg M., Bivalacqua T., Allaf M., Springer S., Wang Y., Diaz L.A. Jr, Kinzler K.W., Vogelstein B., Papadopoulos N., Netto G.J. TERT promoter mutations occur early in urothelial neoplasia and are biomarkers of early disease and disease recurrence in urine. Cancer Res. 2013;73(24):7162–7167.

23. Babayan A.Yu., Bashkatov S.V., Karyakin O.B., Teplov A.A., Golovashchenko M.P., Shkarupo V.V., Zaletaev D.V., Nemtsova M.V. Molecular genetic markers as prognostic factors in superficial bladder cancer. Onkourologiya. 2009; 3: 19–24. Russian (Бабаян А.Ю., Башкатов С.В., Карякин О.Б., Теплов А.А., Головащенко М.П., Шкарупо В.В., Залетаев Д.В., Немцова М.В. Молекулярно-генетические маркеры как факторы прогноза течения поверхностного рака мочевого пузыря. Онкоурология. 2009; 3: 19–24).

24. Gui Y., Guo G., Huang Y., Hu X., Tang A., Gao S., Wu R., Chen C., Li X., Zhou L., He M., Li Z., Sun X., Jia W., Chen J., Yang S., Zhou F., Zhao X., Wan S., Ye R., Liang C., Liu Z., Huang P., Liu C., Jiang H., Wang Y., Zheng H., Sun L., Liu X., Jiang Z., Feng D., Chen J., Wu S., Zou J., Zhang Z., Yang R., Zhao J., Xu C., Yin W., Guan Z., Ye J., Zhang H., Li J., Kristiansen K., Nickerson M.L., Theodorescu D., Li Y., Zhang X., Li S., Wang J., Yang H., Wang J., Cai Z. Frequent mutations of chromatin remodeling genes in transitional cell carcinoma of the bladder. Nat. Genet. 2011; 43(9): 875–878.

25. Schepeler T., Lamy P., Hvidberg V., Laurberg J.R., Fristrup N., Reinert T., Bartkova J., Tropia L., Bartek J., Halazonetis T.D., Pan C.C., Borre M., Dyrskjøt L., Orntoft T.F. A high resolution genomic portrait of bladder cancer: correlation between genomic aberrations and the DNA damage response. Oncogene. 2013;32:3577–3586.

26. Weilandt M., Koch A., Rieder H., Deenen R., Schwender H., Niegisch G., Schulz W.A.. Target genes of recurrent chromosomal amplification and deletion in urothelial carcinoma. Cancer Genomics Proteomics. 2014; 11: 141–154.

27. Warrick J.I., Hovelson D.H., Amin A., Liu C.J., Cani A.K., McDaniel A.S., Yadati V., Quist M.J., Weizer A.Z., Brenner J.C., Feng F.Y., Mehra R., Grasso C.S., Tomlins S.A. Tumor evolution and progression in multifocal and paired non-invasive/invasive urothelial carcinoma. Virchows Arch. 2014; 466(3): 297–311.

28. Hedegaard J., Thorsen K., Lund M.K., Hein A.M., Hamilton-Dutoit S.J., Vang S., Nordentoft I1, Birkenkamp-Demtröder K., Kruhøffer M., Hager H., Knudsen B., Andersen C.L., Sørensen K.D., Pedersen J.S., Ørntoft T.F., Dyrskjøt L. Next-generation sequencing of RNA and DNA isolated from paired fresh-frozen and formalin-fixed paraffin-embedded samples of human cancer and normal tissue. PLoS ONE. 2014; 9(5): e98187.

29. Al-Ahmadie H.A., Iyer G., Janakiraman M., Lin O., Heguy A., Tickoo S.K., Fine S.W., Gopalan A., Chen Y.B., Balar A., Riches J., Bochner B., Dalbagni G., Bajorin D.F., Reuter V.E., Milowsky M.I., Solit D.B. Somatic mutation of Fibroblast Growth Factor Receptor-3 (FGFR3) defines a distinct morphologic subtype of high-grade urothelial carcinoma. J. Pathol. 2011;224(2):270–279.

30. Ross J.S., Wang K., Gay L.M., Al-Rohil R.N., Nazeer T., Sheehan C.E., Jennings T.A., Otto G.A., Donahue A., He J., Palmer G., Ali S., Nahas M., Young G., Labrecque E., Frampton G., Erlich R., Curran J.A., Brennan K., Downing S.R., Yelensky R., Lipson D., Hawryluk M., Miller V.A., Stephens P.J. A high frequency of activating extracellular domain ERBB2 (HER2) mutation in micropapillary urothelial carcinoma. Clin. Cancer Res. 2013;20(1):68–75.

31. Cazier J.B., Rao S.R., McLean C.M., Walker A.K., Wright B.J., Jaeger E.E., Kartsonaki C., Marsden L., Yau C., Camps C., Kaisaki P.; Oxford-Illumina WGS500 Consortium, Taylor J., Catto J.W., Tomlinson I.P., Kiltie A.E., Hamdy F.C. Whole-genome sequencing of bladder cancers reveals somatic CDKN1A mutations and clinicopathological associations with mutation burden. Nat. Commun. 2014; 5: 3756.

32. Balbás-Martínez C., Rodríguez-Pinilla M., Casanova A., Domínguez O., Pisano D.G., Gómez G., Lloreta J., Lorente J.A., Malats N., Real F.X. ARID1A alterations are associated with FGFR3-wild type, poor-prognosis, urothelial bladder tumors. PLoS One. 2013;8(5):e62483.

33. Hurst C.D., Platt F.M., Taylor C.F., Knowles M.A. Novel tumor subgroups of urothelial carcinoma of the bladder defined by integrated genomic analysis. Clin. Cancer Res. 2012; 18(21): 5865–5877.

34. Neuzillet Y., Paoletti X., Ouerhani S., Mongiat-Artus P., Soliman H., de The H., Sibony M., Denoux Y., Molinie V., Herault A., Lepage M.L., Maille P., Renou A., Vordos D., Abbou C.C., Bakkar A., Asselain B., Kourda N., El Gaaied A., Leroy K., Laplanche A., Benhamou S., Lebret T., Allory Y., Radvanyi F. A meta-analysis of the relationship between FGFR3 and TP53 mutations in bladder cancer. PLoS One. 2012;7(12): e48993.

35. Iyer G., Al-Ahmadie H., Schultz N., Hanrahan A.J., Ostrovnaya I., Balar A.V., Kim P.H., Lin O., Weinhold N., Sander C., Zabor E.C., Janakiraman M., Garcia-Grossman I.R., Heguy A., Viale A., Bochner B.H., Reuter V.E., Bajorin D.F., Milowsky M.I., Taylor B.S., Solit D.B. Prevalence and co-occurrence of actionable genomic alterations in high-grade bladder cancer. J. Clin. Oncol. 2013; 31(25): 3133–3140.

36. Sathe A., Guerth F., Cronauer M.V., Heck M.M., Thalgott M., Gschwend J.E., Retz M., Nawroth R. Mutant PIK3CA controls DUSP1-dependent ERK1/2 activity to confer response to AKT target therapy. Brit. J. Cancer. 2014; 111(11): 2103–2113.

37. Chell V., Balmanno K., Little A.S., Wilson M., Andrews S., Blockley L., Hampson M., Gavine P.R., Cook S.J. Tumor cell responses to new fibroblast growth factor receptor tyrosine kinase inhibitors and identification of a gatekeeper mutation in FGFR3 as a mechanism of acquired resistance. Oncogene. 2013; 32: 3059–3070.

38. Gust K.M., McConkey D.J., Awrey S., Hegarty P.K., Qing J., Bondaruk J., Ashkenazi A., Czerniak B., Dinney C.P., Black P.C. Fibroblast growth factor receptor 3 is a rational therapeutic target in bladder cancer. Mol. Cancer Ther. 2013; 12(7): 1245–1254.

39. Katoh M., Nakagama H. FGF receptors: cancer biology and therapeutics. Med. Res. Rev. 2014; 34(2):280–300.


Об авторах / Для корреспонденции


Автор для связи: Д. С. Михайленко – в.н.с., к.м.н., e-mail: dimserg@mail.ru

Сведения об авторах:
Михайленко Д.С. – вед. науч. сотрудник лаборатории патоморфологии Научно-исследовательского института урологии и интервенционной радиологии им. Н.А. Лопаткина; e-mail: dimserg@mail.ru
Немцова М.В. – д.б.н., профессор кафедры медицинской генетики с курсом пренатальной диагностики ГБОУ ДПО «Российская медицинская академия последипломного образования» Минздрава России; e-mail: nemtsova_m_v@mail.ru


Похожие статьи


Бионика Медиа